это всегда согревает душу, когда ты встречаешься с такими людьми, вот только по-настоящему добрые люди, как правило, не имеют ни денег, ни власти). А есть еще люди, которые просто сочатся злобой. Но там все тоже неоднозначно.
Сестры Фиксико меня пугают.
Хрестоматийные добрые бабушки в толстых очках в роговой оправе – их глаза как-то странно блестят. Как глаза хищных насекомых. Эти милые старушки сожрут тебя заживо, причем безо всяких эмоций. Они затеяли все это не для того, чтобы просто обманывать наивных беспозвоночных… здесь есть что-то еще. Не просто бесчестное и непорядочное, а по-настоящему нездоровое. И что еще интересно: никто, кроме меня, этого не замечает.
Люди слушают проповедь с восхищением и уважительным вниманием, и я уже начинаю сомневаться в правильности собственных суждений, как это бывает всегда, когда твое мнение резко расходится с мнением абсолютного большинства.
– Бог говорил с Марджи и Арджи, – объявляет проповедник.
Хороший ход. Этак фамильярно, как бы даже вскользь упомянуть громкое имя. Бог говорил. Сам Господь всемогущий, мой близкий друг, частенько заходит ко мне поболтать о житейских делах. Господь всемогущий дает мне полезные советы. Говорит мне, что надо делать. И что сказать вам, чтобы вы все это делали и жили правильно. И самое главное, всякие возражения заведомо обречены на провал. Да, ты ничем не докажешь, что Бог действительно с тобой говорил. Но ведь и никто не докажет, что Он с тобой не говорил. Всякое в жизни бывает. Например, выйдешь в булочную на углу и встретишь там знаменитого киноактера. Вероятность, конечно, мала. Но она существует.
– Бог сказал сестрам, что они обладают особым даром. Бог сказал, что они обладают талантом помогать другим.
Велико искушение встать и выкрикнуть: “Я этого не говорил!” Но это будет неверная тактика, которая сразу поставит крест на моей карьере Господа Бога.
– У сестер Фиксико были соседи, такие же, как большинство из вас, – продолжает вещать проповедник. – Они беспокоились о неоплаченных счетах, переживали за близких, тревожились за собственное здоровье. И сестры принялись помогать этим людям. Помогать своей верой. Теперь у этих соседей есть все, а сестры Фиксико готовы открыть вам свой главный секрет.
Это известный рекламный трюк. Когда ты говоришь, что владеешь каким-то секретом и готов рассказать о нем всем и каждому, это вовсе не значит, что ты и вправду откроешь какой-то секрет. Но если сделать все правильно, люди поверят, что этот секрет существует, и что им действительно выпало редкое счастье приобщиться к некоей тайне, известной лишь посвященным. Проповедник садится на стул. Снова играет приятная музыка, причем играет “вживую”. Камерный хор и ансамбль из пяти музыкантов. Это очень хорошие музыканты. Я невольно притоптываю ногой в такт мелодии.
Потом музыка умолкает, и на сцену выходит Герт. Он рассказывает о своем суде с кофейной кружкой. Вполне очевидно, что он не чувствует себя виноватым, что переметнулся в другую церковь. Он доволен и счастлив.
– Благодаря сестрам Фиксико мои дела пошли в гору, а сердце переполняется радостью. Я даже не знаю, как мне их благодарить.
Глист наклоняется и шепчет мне на ухо:
– Они – зло в чистом виде.
Теперь Глист мой друг. Друг навек. Меня восхищает его рассудительность. Меня восхищает уверенность, с которой он произнес эту фразу. Получилось так емко и так лаконично. Лучше уже и не скажешь. Мы сидим до конца действа, а потом вместе выходим.
– Нам надо поговорить. Может, зайдете ко мне? – предлагает Глист.
Я соглашаюсь. Все равно у меня нет никаких других дел. Удача явно улыбнулась Глисту. Мы садимся в машину (старая, раздолбанная колымага, но тем не менее это машина) и едем на пляж. А вернее, на один из великого множества крошечных искусственных островков, отданных под жилые застройки. Охранник выходит из будки и поднимает шлагбаум. Мы проезжаем на охраняемую территорию.
Что происходит?
Мы подъезжаем к красивому частному дому. Видимо, Глист устроился сторожем у каких-нибудь богатеев. Или, может быть, он тут живет в качестве приживальщика и в буквальном смысле слова рвет задницу ради куска хлеба и крыши над головой. В общем-то это не самый богатый дом из тех, где мне приходилось бывать, но и далеко не самый бедный. Три спальни, но зато очень просторные. Элегантная мебель, на стенах – яркие, броские картины. Сад, дощатая пристань, моторный катер. Будь у меня такой дом, я бы заперся в нем и скакал бы от счастья всю оставшуюся жизнь.
– А чей это дом?
– Мой, – отвечает Глист. Горничная предлагает напитки. – Надеюсь, вас не особенно беспокоят вопросы честности или нечестности.
– Нет, не особенно.
– В свое оправдание скажу лишь одно: когда я был бездомным, я действительно был бездомным. То есть, все было честно. А этот дом я купил в прошлом месяце.
– Выиграли в лотерею?
– Нет, я родился в богатой семье. Даже когда я жил на улице, у меня были деньги, просто я ими не пользовался… Даже не прикасался к ним, да. Я всегда был богат, просто до неприличия богат. Вам, наверное, будет смешно, но мне было действительно любопытно, как люди будут ко мне относиться, если у меня нет денег.
– Как к дерьму на лопате?
– Вот, вы все понимаете. Но это было… полезно и познавательно. Убежать от себя, от привычной жизни.
– Вы действительно жили на улице?
– О, да. Два месяца. – Глист отпивает коктейль из своего бокала. Это очень хороший, мастерски приготовленный коктейль. У меня точно такой же, поэтому я знаю, о чем говорю. – Могло быть и хуже. По крайней мере у нас тепло, и ты не рискуешь замерзнуть насмерть. И у меня была теплая куртка. Но поначалу мне было трудно. Помню, однажды ночью я проснулся оттого, что на меня кто-то ссыт. Еще один бомж. Во всем Майами он не нашел другого места, где можно отлить. Кроме как на меня. Вот так я и жил. Пару раз я едва не сломался. Если бы у меня при себе были деньги или кредитка, я бы точно пошел в отель. Когда я вернул вам бумажник, я плакал. Буквально рыдал. Но все равно… это было очень познавательно.
– Что именно?
– Как быстро ты ко всему привыкаешь. На удивление быстро. Не умываться. Не мыться. Когда после всей эпопеи с бомжами я в первый раз принял нормальную ванну, на воде была корка грязи. Как болотная ряска. Кажется, там даже были какие-то водоросли. В общем, я понял, что мне больше нравится, когда меня любят не за красивые глаза, а за туго набитый кошелек. Но я хотел поговорить о другом. Хочу предложить вам
работу. Надеюсь, вас не оскорбит предложение высокооплачиваемой работы?
– Что за работа?
– Я хочу, чтобы вы… как бы это получше сказать? С точки зрения сочувствия и помощи ближнему, эта работа идет вразрез с каким бы то ни было сочувствием и великодушием. Мне бы хотелось, чтобы вы… я попробую подобрать верное слово… чтобы вы уничтожили сестер Фиксико.
– Водить машину, – говорит Дейв. – Большинство из нас никогда не задумывается, что это значит – водить машину.
Для большинства из нас автомобиль – никак не роскошь, а насущная необходимость. Без автомобиля мы вообще никуда. Но никто не задумывается, что машина – смертельно опасная штука. Такая же опасная, как “кольт” сорок пятого калибра. Нет, не как “кольт”. Как М16. “Кольтом” не разорвешь человека на две половины. Смерть и увечья. Взять хоть войну во Вьетнаме. Война класса люкс, пятизвездочная война. Танки, самолеты… Десять лет боевых действий, пятьдесят тысяч погибших американцев, вся эта шумиха, сыр-бор, тарарам… Ежегодно на дорогах Америки в автоавариях гибнет не меньше людей. И ничего. Все молчат. Никто не устраивает демонстрации протеста.
