по нужному адресу. Однако он счел, что подзорная труба лучше личного знакомства, и, дождавшись, пока она уйдет, бросил письмо в ящик.
И все же он незамедлительно бросился в ближайшую телефонную будку и отыскал в справочнике ее имя и номер телефона. Ему пришло в голову, что, если телефон у нее на первом этаже, он мог бы ей позвонить, когда она находится в ванной, и тогда она, решив, что звонят по срочному делу (как это нередко бывает поздно вечером), сбежала бы вниз нагишом.
Мысль эта не давала ему покоя. Он набрал ее номер, чтобы удостовериться, что телефон работает. Он так волновался, что вынужден был пролежать в постели весь день и занял место у окна на несколько часов раньше времени. Уперев локти в стол, он терпеливо дождался, пока она пойдет в ванную, отсчитал несколько минут, дав ей время пустить воду, поглядеться в зеркало, расчесать волосы, смыть косметику, побрить подмышки, выдавить несколько угрей, сбросить с себя одежду, после чего набрал номер и услышал в трубке длинный гудок.
Она спустилась вниз без блузки, зато в новом лифчике. Он чуть с ума не сошел. Мысль о том, что теперь она в его власти, совершенно вывела его из равновесия. Зрелище этой эфемерной наготы было для него не менее ценным сексуальным опытом, чем самые пылкие и длительные любовные связи.
Надо сказать, что к телефонным звонкам он прибегал довольно редко. Во-первых, он боялся, как бы она, что-то заподозрив, не переменила номер телефона, а во-вторых, когда она подолгу себя не обнаруживала или же ничего стоящего не демонстрировала, одного только вида нежданно возникшей голой ножки ему было более чем достаточно. Не зря же говорят: если хочешь чего-то добиться, наберись терпения.
Он лелеял любую, самую незначительную мелочь в ее жизни. Ему были ненавистны поздние звонки ее ухажеров – таковые, правда, случались не часто. Он посылал ей шелковые шейные платки и прочие подарки и любил смотреть, как она надевает их и снимает. Он поймал себя на том, что часто насвистывает что-то веселое, а его друзья подмечали, что последнее время он находится в отличном расположении духа.
И вот однажды вечером, набрав заветный номер, он увидел, как она стремглав вылетела из ванной в серьгах, которые он сам же послал ей и которые свидетельствовали о том, что она собирается в компанию, где решительно никого не знает. Он видел, как она устремилась вниз по лестнице, упала и осталась лежать. Она сломала себе шею.
Опять Морковка
– Ты не поверишь! – говорит Морковка. – Сижу в поезде, читаю мемуары о Первой мировой войне, и тут эти два идиота начинают драться. Хватают друг друга за грудки и у меня над головой кулаками машут. И что ты думаешь: оба одновременно теряют сознание и, обливаясь кровью, падают на меня. Я – под ними, книжка, которую я читала, – в крови. Из-за того, что я не смогла из-под них выбраться, я даже станцию свою проехала... Ну-ка, признавайся, что там у тебя? – С этими словами она вынимает из сумки консервный нож и набрасывается на банку маринованной свеклы.
– И не спрашивай, – говорит Роза.
– Жду не дождусь того дня, когда мужчин заменит сперма в пробирках. Ни тебе войн, ни тебе преступности. Слушай, почему на улице висит объявление о продаже квартиры? Ты что, переезжаешь?
– Нет, это кто-то сверху. А может, это дело рук подонков, которые по всему городу расклеивают объявления о продаже квартир, чтобы все подумали, что цены падают. На что ты собираешься жаловаться на этот раз?
– С чего ты взяла, что я пришла жаловаться? – вспыхивает Морковка, бросает банку со свеклой и переключается на миску, доверху наполненную салатом из сырой капусты.
– С того, что каждый раз, когда ты меня посещаешь, ты еще в дверях начинаешь жаловаться на жизнь. Бывает, правда, что для разнообразия ты приходишь, чтобы поесть или что-то попросить.
– Ничего подобного, – с обидой в голосе говорит Морковка. – Давай-ка лучше поговорим о тебе, Роза. Как жизнь?
– Отлично – если не считать того, что на днях приходил наемный убийца, который ужасно наследил.
– Знаешь, что он сказал мне вчера вечером?
– Пока нет.
– Он сказал: «Угадай, почему я люблю, когда ты мне сосешь. Потому что в это время ты молчишь».
– Ого.
– Согласись, разве можно говорить такое?
– Нельзя. Скажи, Морковка, это тот, с кем ты познакомилась в Кью?
– Он самый.
– Не он ли сказал тебе при знакомстве: «Держись от меня подальше. Я – отъявленный мерзавец»?
– Он.
– Итак, ты знакомишься с человеком, который, по твоим же собственным словам, не хорош собой, сам называет себя мерзавцем, да еще хвастается, что две его подружки свели счеты с жизнью. А теперь – поправь меня, если я ошибаюсь, – ты сидишь и жалуешься, что он был с тобой груб.
– Нет, ты мне лучше скажи, почему все мужчины одинаковы. Вечно они куда-то торопятся. Взять хотя бы этого. Придет, кончит – и убегает. Опять придет, опять кончит – и нет его. Мы с ним больше никуда вместе не ходим.
– Позволь, Морковка, я дам тебе десятку.
– С какой стати?
– Ты можешь мне ее не отдавать, пока в очередной раз не скажешь, что беременна, что предпочитаешь засовывать его себе в рот поглубже, чтобы, когда глотаешь, не чувствовать вкуса, и что мужчины с каждым днем становятся все хуже и хуже.
– Не злись. У кого искать сочувствия, если не у друзей?
– На мое сочувствие можешь рассчитывать в любое время дня и ночи. – Роза обнимает Морковку за плечи. – Но не выпрашивай, чтобы тебя пожалели, – такое сочувствие не помогает.
Тут Морковка замечает картофельный салат.
– Больше всего меня угнетает, что он крутит с кем-то с факультета.
– С исторического, как и ты?
– В том-то и дело, да еще похожа на меня – такие же короткие темные волосы. «И что ты в ней такого нашел? Чем я хуже?» – спрашиваю. «Вообще-то вы похожи, – отвечает. – Это мне в ней и нравится. Но она моложе, и у нее сиськи до полу – не то что у тебя». Откровенно по крайней мере... Как же я тебе завидую, Роза! Нет, правда. У тебя ведь всех этих проблем нет. Хорошо быть одинокой.
– Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю поесть?
– Нет, спасибо, – говорит Морковка, не сводя глаз с пюре. – А хлеб у тебя есть?
– Да, вон он. Нет, что ни говори, а хочется, чтобы жизнь пошла по-другому. Сначала тебя чуть было не убивают, потом ты сама пытаешься – да еще неудачно – похитить человека, и после всего этого приходится вдобавок пол мыть. Ужасно скучно убирать собственную квартиру. Надо бы придумать такую систему, чтобы убирать не у себя, а у соседей, – тогда по крайней мере увидишь чужие фотографии и картинки на стене, другие обои и занавески, будет непривычный вид из окна, другие подоконники, двери...
Роза права. Мировую историю можно постичь, выяснив, кто, где и когда вытирал пыль. Сельское хозяйство, медицина, военное дело изменились до неузнаваемости, а вот замены ветхой домработнице, штопающей ветхую сорочку, не предвидится. Туризм, разумеется, тоже не претерпел существенных изменений. Хочешь увидеть мир – вступай в банду мародеров.
– Ты пыталась похитить человека? – интересуется Морковка, доедая пюре.
– Шутка.
– Партнер он, в общем, неплохой, но не первый класс.
– Я тебя, по-моему, об этом не спрашивала.
– Ну и что? Не затыкай мне рот.
– А ты чего от него ждала? Он ведь все-таки не полный мерзавец, как бы он ни хотел им казаться, иначе б он тебя не предупредил, верно? Он относится к категории незаконченных мерзавцев.
– И кто же у нас незаконченный мерзавец? – вступает в разговор вернувшаяся Никки.
