– А сейчас разве не досуг?
– В любой момент может появиться посетитель.
– Это не причина, чтобы так скрытничать.
Катрин бросила взгляд в сторону матери. Хельга Гросманн, кажется, была полностью поглощена укладыванием мотков шерсти в картонные коробки. Но Катрин чувствовала, что и мать ждет отчета.
– Он хочет, чтобы я переехала в Гамбург и взяла на себя отдел рукоделия в журнале «Либерта».
– Чтобы ты переехала в Гамбург? – возмущенно вскрикнула Даниэла. – Он что, с ума сошел?
– Ты, конечно, можешь поступать, как тебе угодно, дорогая, – заметила Хельга, – я перед тобой никаких преград ставить не буду. Да у меня и прав нет на это. Но тебе следовало бы тщательно обдумать, каковы будут для тебя последствия такого шага. Если уж он хочет, чтобы ты переехала в Гамбург, то никак не из-за твоих деловых качеств.
– Какие у тебя основания для такого вывода?
– А разве ты можешь себе представить, что руководишь даже самым небольшим коллективом сотрудников? Я, во всяком случае, не могу.
– А Клаазен может.
– Чепуха, дорогая моя. Ты никогда не сможешь быть руководителем, и ты сама прекрасно это знаешь. Если ему хочется, чтобы ты была поблизости, то по совершенно другой причине. Впрочем, это особого значения не имеет, если только тебе самой ситуация ясна. Он, кстати, женат?
– Понятия не имею, да это к делу и не относится.
– Думаю, что относится. Ну да ладно, в этих вопросах мы никогда не сходились во мнениях. И не буду пытаться навязывать тебе свои представления о морали.
– Мама, прошу тебя! Что ты себе вообразила? У нас с Клаазеном был только исключительно деловой разговор. Госпожа Пёль уходит, потому что ждет ребенка, и Клаазен считает, что я могла бы ее заменить. Это не имеет никакого отношения ни к его, ни к моей личной жизни.
Хельга Гросманн подняла глаза на дочь и покачала головой.
– Иногда я не могу понять, действительно ли ты так наивна или только прикидываешься. А ведь тебе уже давно не тринадцать и даже не девятнадцать.
Раздался звонок, и в лавку вошел молодой блондин со стрижкой под ежика.
– Ну, я пойду, – объявила Даниэла.
– Но только сначала школьное задание и лишь потом «Астерикс», – крикнула Катрин ей вслед и сразу же поняла, сколь бесполезно это наставление, поскольку она все равно не могла проконтролировать его выполнение.
Между тем Хельга Гросманн повернулась к молодому человеку.
– Моя подруга хочет купить вот это, – произнес он, кивая головой в сторону пуловера, прикрепленного к щиту.
– Это – вещь дорогая. Чистый шелк. Ручная работа.
– Сколько?
Хельга Гросманн назвала цену.
– Да за такие деньги можно купить целый мотороллер!
– Подержанный – да. Но не у нас.
– Ну, ладно, давайте сюда. – Молодой человек вытащил бумажник.
– Вы уверены, что размер подойдет? Это – тридцать восьмой.
– Подойдет. – Он отсчитал купюры и положил на прилавок.
– Положить вам покупку в красивую упаковку?
– Разве что в изготовленную из экологически чистых материалов…
– Ну, разумеется. Мы пользуемся только такими лентами и бумагой, которые не слишком ядовиты.
– И все же не надо. Спасибо.
Хельга Гросманн сняла пуловер со щита и аккуратно сложила. Катрин же наклонилась и вытащила из- под прилавка обычную бумажную сумку с ручками и с выполненной пестрыми буквами надписью «Малая вязальня».
– Ой, с такой надписью мне не очень-то удобно идти по улице, – запротестовал молодой человек.
Мать и дочь переглянулись.
– Нет ли у вас чего-нибудь нейтрального?
– Минутку! – Катрин взяла бумажную сумку и очень осторожно, чтобы не надорвать ее, вывернула наизнанку. – Так будет достаточно нейтрально?
– Да, конечно, – пробормотал молодой человек, почти еще мальчик, и, сунув сумку себе под мышку, вышел из лавки.
Катрин позволила себе довольную улыбку, но мать ее примеру не последовала.
Ужин проходил в атмосфере преувеличенной вежливости. Хельга Гросманн и Даниэла стремились превзойти друг друга в выражениях типа «пожалуйста, моя дорогая» и «спасибо, моя дорогая», даже когда требовалось всего лишь пододвинуть хлебницу или тарелку с нарезанной колбасой. Из этого церемониального действа они не исключали и Катрин, стремясь создать впечатление, что они – разумные, цивилизованные люди, высоко парящие над всякими низменными чувствами и недомолвками.
– Ты почти ничего не ешь, моя дорогая, – констатировала Хельга.
Катрин с ощущением досады оттолкнула от себя тарелку, но сразу же взяла себя в руки и попросила прощения.
– Сожалею. Аппетита нет.
Она ожидала заявления, что она, видимо, слишком много съела за обедом, или расспросов, что именно она там съела. Но никаких вопросов не последовало. Бабушка и внучка продолжали с аппетитом закусывать, демонстрируя изысканные манеры и болтая о всяких пустяках.
Лишь после того, как бесконечно долгая и скучная трапеза закончилась и Катрин уже принесла поднос, чтобы убрать посуду, Хельга Гросманн вновь обратилась к теме, которая как бы витала в воздухе.
– Если мы с тобой останемся одни, дорогая, придется нам перестраиваться, – сказала она Даниэле, не глядя на дочь.
Катрин взорвалась:
– С какой это стати? Почему вы должны остаться одни? Что это ты говоришь?
– Ты ведь едешь в Гамбург.
– Разве я хоть словом упомянула о том, что собираюсь туда переезжать? Почему ты мне приписываешь такое? Я всего лишь, отвечая на вопрос Даниэлы, рассказала о том, чего хотел от меня Клаазен.
– А разве это не одно и то же? – спросила мать очень дружеским тоном, обнажая зубы в притворной улыбке.
– Нет, – почти выкрикнула Катрин.
– Не так громко, дорогая. Тебя слышно аж на улице.
– Нет, – повторила Катрин очень тихо, подавляя бешенство.
– Тогда Даниэла и я, видимо, неправильно тебя поняли.
– Да. И не просто неправильно, а совершенно неправильно.
Катрин собрала тарелки и с грохотом поставила на поднос.
– Но ведь наше непонимание могло произойти только от того, что ты выражалась крайне туманно. – Она повернулась к Даниэле. – Пожалуйста, дорогая, помоги маме.
– Я ни словом не намекала на то, что собираюсь переезжать туда, – заявила Катрин, чеканя каждое слово, – еще меньше на то, что собираюсь вас покинуть. Клаазен, как раз, наоборот, выразил мнение, что вы могли бы переехать в Гамбург вместе со мной.
– В Гамбург? – воскликнула Даниэла. – Но я не хочу в Гамбург!
– А что же будет с моей лавкой? – спросила Хельга почти так же громко.
– Пожалуйста, не волнуйтесь, – заметила Катрин примирительно, отлично сознавая, однако, что лицемерит: волнение матери и дочери уже ощущалось ею как возможность положительного решения. – Я ведь всего лишь передаю то, что предложил мне шеф. Но сама ни на секунду даже не допускала мысли, что могу принять это предложение.
– Не хочу уезжать из Гильдена, – надулась Даниэла.
