Она, взволнованная до слез, слегка дрожала.
Непостижимым, таинственным образом она чувствовала душевное тепло, исходившее от этого мужчины, который был для нее всем. И казалось, ее сердце вот-вот вырвется из груди.
Утром Роберт мирно завтракал в обществе своих родителей и Лизы, девушки, которую выбрал для него отец. И вдруг что-то в его душе надломилось. В момент прозрения он внезапно ощутил, с каким саркастичным равнодушием его отец относится к матери, увидел, что девушка из богатой семьи, принадлежащей к кругу Эллиотов, груба со старым преданным слугой Эмилем. Им овладело глубокое отвращение к родному семейству и почитаемым им ценностям. Неужели богатство непременно связано с непробиваемой самоуверенностью, с грубым и пренебрежительным обращением с окружающими?
Он почувствовал себя чужим, инородным телом. У него возникло ощущение, что он уже не принадлежит к этому клану, что никогда и не принадлежал к нему и что ни за что на свете не желал бы каждый день, до конца жизни, видеть возле себя такую женщину, как Лиза.
Не пускаясь в объяснения, он бросил салфетку, встал, намереваясь немедленно покинуть особняк Эллиотов.
Его отец, задетый невежливостью сына, спросил:
— Куда это ты направился, Роберт?
Тот резко бросил:
— Как можно дальше отсюда!
Не сказав ни слова невесте, взволнованно следившей за ним, он ушел. Бесцельно колеся по городу, он спрашивал себя, какое решение должен принять. Возможно ли примирение с Катрин после всего, что произошло? Он причинил ей столько зла!
Захочет ли она, чтобы он вернулся? Простит ли когда-нибудь?
Он остановился в нескольких шагах от девушки. Несколько секунд они стояли молча, в то время как мать Катрин, понимая, что происходит, тихонько отошла. Наконец Роберт тихо спросил:
— Мы можем поговорить?
— Ты сделал мне очень больно.
— Я… я хочу тебе сказать… я знаю, что… мне бы хотелось… Не могли бы мы снова встречаться?
— Ты разбил мне сердце.
— Я… я знаю, я совершил непоправимую ошибку. Я не должен был идти на поводу у отца.
Он чувствовал себя крайне неловко. Он понимал, что одумался слишком поздно: единственная женщина, которую он когда-либо любил, для него потеряна.
Он опустил голову, кое-как собрался с духом и сказал:
— Я рад за тебя. За процесс, я имею в виду.
— Спасибо.
Она не собиралась ничего больше говорить и упрощать ему задачу.
— Ну что ж, мне пора, — сказал он. — Я…
Он склонился к ней, чтобы поцеловать, но что-то его удержало, и жестом, который показался ему абсурдным, Роберт протянул ей руку. Она протянула ему свою. На ее правом запястье были часы-браслет. Катрин надела их утром из странного суеверия: вдруг фортуна повернется к ней, если заклясть ее каким- нибудь образом, например надев часы на правую руку? Роберт заметил их.
— Они до сих пор у тебя! — сказал он.
Она опустила глаза, словно признаваясь в ошибке:
— Да.
Он отпустил ее руку и со стесненным сердцем отважился спросить:
— Можно тебе позвонить?
— Для чего?
Вопрос застал его врасплох, подорвав остатки надежды.
— Я хотел… Ну ладно, мне нужно идти.
Она ничего не ответила, Он направился вниз. Уже преодолев несколько ступенек, он вдруг услышал голос Катрин, окликавшей его. Роберт решил, что ему послышалось.
Он обернулся:
— Что?
— Если мы больше не увидимся, как я смогу отомстить за все зло, что ты мне причинил?
Сначала он просто не понял, но при виде легкой улыбки, расцветавшей на губах девушки, словно признание, его вдруг пронзило восхитительное ощущение счастья. Он поспешил к ней, обнял и, оторвав от земли, закружил.
Теперь множество камер окружало Катрин, увековечивая эту немую сцену. Влюбленные, немного смущенные неожиданным вниманием, разомкнули объятия. Полдюжины репортеров бросились к девушке, наставив свои микрофоны.
Проходивший мимо Пол подумал: а вдруг фортуна улыбнется и ему? Он отделался от прицепившегося к нему хроникера, отыскивая взглядом Джулию.
Она разговаривала с матерью Катрин. Пол подошел, извинился перед госпожой Шилд.
— Простите меня, но я хотел бы поговорить несколько минут с доктором Купер, — произнес он.
— Да, я понимаю, — ответила та, оценив статную фигуру прокурора.
Не теряя времени, прокурор спросил Джулию:
— Ты подумала над предложением, которое я сделал тебе вчера?
— А нельзя ли отложить ответ до завтра?
— Да, думаю, мне удастся дожить до завтра. Я ни в чем не уверен, но попытаюсь, — заметил вечно серьезный прокурор с чуть деланным весельем.
Глава 69
Вернувшись к себе, Джулия обнаружила, что Томас собирает чемоданы. Она была потрясена: неужели он собирался уехать украдкой, даже не поговорив с ней? Интересно, дождался бы он ее, если бы она пришла позже?
Она попыталась успокоиться. В конце концов, уход Томаса — это нормально! Судебный процесс практически завершен, а у него есть великолепный дом на океанском берегу, раз в десять больше ее квартиры. У нее теплилась надежда на то, что он мог бы по окончании процесса предложить ей перебраться к нему. Но жизнь, похоже, постоянно насмехается над ее мечтами!
— Я ведь не собирался обосноваться здесь навеки, — пояснил Томас. — У тебя своя жизнь, я не хочу навязываться!
— Да, я понимаю, — выдавила она, с трудом скрывая огорчение.
Он не хочет навязываться! Чушь собачья! Вежливость мужчины, который не осмеливается сказать, что хочет снова быть свободным! Она уже слышала эту песенку!
Ей оставалось лишь пожалеть о своей наивной влюбленности, которая еще раз сыграла с ней плохую шутку, — похоже, ей никогда не удастся излечиться. В конце концов, она всего лишь приютила Томаса на месяц-другой и несколько раз переспала с ним — это вовсе не означает, что между ними заключен пожизненный договор!
Повисло неловкое молчание.
Томас сожалел о словах, которые только что произнес, а особенно о наигранном тоне. Ему бы хотелось найти менее болезненную формулировку, менее резкую.
Проблема была в том, что он просто не знал, что сказать Джулии, по той простой причине, что не знал, чего он хочет.
Продолжить ли отношения с Джулией или им лучше расстаться? Ответа на этот вопрос у него не было.
