бабуля, ни на секунду не отрываясь от игры.
– Похититель.
– Да? А зачем было напяливать на себя форму?
– Людям почему-то так больше нравится. Не хочу отрывать вас, я вижу, вы
заняты, но не знаете ли вы, часом, где мой коллега?
– Мы говорим об одном и том же человеке? Такой тощий, вроде жирафа, он
еще привез меня сюда? Довольно сообразительный, надо сказать, игрушку взял -
одну из лучших. Но где он сейчас, право, не знаю. Он как-то промолчал об
этом. Сказал только, что появится позже – и все.
Я совсем пал духом. Удар за ударом. Я сел на край ванны, чтобы не
перегружать мое и без того перегруженное сознание необходимостью сохранять
вертикальное положение.
Игрушка попеременно издавала: бип – буп – уоп – зиип.
– Но можешь спросить меня, что приключилось с твоим приятелем, когда я
видела его последний раз. Довольно забавная штука.
– А когда вы видели его последний раз?
– На пороге. Он меня запер – весьма вежливо, надо сказать. У вас тут
хороший район: я как раз осматривала из окошка окрестности, а твой коллега
выходил из дома. На него набросились сразу трое и запихнули в фургон.
Выглядело это совсем как похищение. По-моему, это редкое невезение для
похитителя – быть похищенным самому. Кстати, скажи, моя дочь – она не имеет
к этому отношения?
– Нет. – Я постарался сказать это как можно убедительнее: Сесиль не
имела к этому отношения, хотя, может статься, была бы тому рада. Я подумал,
что можно спросить, не записала ли она номер этого фургона, хотя вопрос – а
что бы я делал, будь даже он записан? Я, может, в этой форме и похож на
полицейского, но я не из полиции.
– Номер я не запомнила. Но это был фургон какой-то компании, торгующей
оливками. Название компании – оно было написано на машине большими буквами.
И адрес – где-то в Ницце. Лично я не стала бы доверять никому, кто родом из
Ниццы. На мой взгляд, твоему коллеге можно посочувствовать...
Старушка принадлежала к тому поколению, для которого ненавистными
чужаками были те, кто живет километров за сто от их округи: в ту пору власти
еще не прибегали к масштабному экспорту иностранцев, которых можно объявить
причиной всех несчастий бедных французов.
И слава богу! Теперь у меня была зацепка. Когда мы ездили на футбол, на
стоянке у стадиона я видел фургончик, украшенный надписью «Афинские
оливки». Он привлек мое внимание по той причине, что хотя оливки, как
и вино, можно найти везде и всюду, найти настоящие длинные оливки (как и
настоящее хорошее вино) – проблема. А кроме того, адрес, написанный на
фургончике, упоминал улицу, где жила юная дева, большая любительница
заниматься этим делом, повиснув на флагштоке. (Будучи незрелым юнцом и не
зная, когда соединение душ возможно, а когда – нет, я обреченно проводил ее
до самого дома, где провел все выходные: она развлекалась на крыше с тремя
киношниками, а я варил для них кофе и подавал освежающие напитки.)
Я знал довольно много людей из преступного мира, которые с
удовольствием выкроили бы из жизни часок-другой, чтобы попинать Юбера
ботинком по голове. Почему бы не предположить, что есть еще и другие, о
которых я не знаю, и что последних несколько больше?
– Ты, часом, не собираешься подбивать клинья к моей дочери? -
поинтересовалась бабуля.
– Нет.
– Это хорошо. А то видок у тебя больно уж неказистый.
Когда я поднялся, чтобы уйти, она заметила:
– И еще: если вы, молодые люди, не хотите, чтобы у меня вдруг
обнаружилась редкостная для этого возраста наблюдательность, когда
полицейские будут снимать ваши приметы, я бы настаивала, чтобы в пять часов
мне подали суп. Спаржевый – его я люблю больше всего.
– Да, но теперь я должен извинится и вновь вас запереть.
– Как вам будет угодно, – отозвалась она, в то время как игрушка в ее
руках разразилась каскадом визжащих звуков, которые на всех языках мира
сопровождают победу.
Я решил позвонить Жослин: нужно же позаботиться, что со старушкой все
будет в порядке, если нам не повезет. У меня не оставалось выбора: я должен
был разыскать Юбера.
На втором этаже меня поймал за рукав какой-то мужчина в летах.
– Чудно! – воскликнул он, вцепляясь в меня мертвой хваткой. – Как раз
тот, кто мне нужен!
Я вовсе не жаждал знакомиться с обстановкой его жилища, но за долгую
жизнь он, видать, поднаторел в искусстве хватать людей за руку. Меня силой
втащили в ванную. Я ожидал увидеть там нечто малопривлекательное – из числа
тех вещей, которые могут обрадовать разве что орла-стервятника, однако меня
ждала вполне чистенькая, ухоженная ванная комната, выглядевшая так, словно в
ней только что убирались к приходу гостей.
– А теперь, – заявил мой проводник, – я бы хотел, чтобы вы взглянули
повнимательнее на эту раковину. Не спешите, посмотрите получше.
Я вдумчиво изучил раковину. Раковина как раковина. Светло-зеленая -
типичная раковина, которую можно встретить в сотнях тысяч домов как минимум.
Не антикварный экземпляр, хотя и не так чтоб очень новая. В общем, раковина,
о которой сказать что-то можно разве что под пыткой.
– Я привел независимого эксперта, – крикнул хозяин этого чуда,
обращаясь к кому-то в соседней комнате. – Представителя закона, к слову. Ну
и как, на ваш взгляд, нормальная раковина? – Теперь его дискурс был
направлен на меня. – Жена – она хочет меня уязвить: перестала со мной
разговаривать, видишь ли! И что вы скажете об этой раковине?
– Ну... зеленого цвета.
– У нас тут вышел из-за нее спор... Что-нибудь еще вы скажете?
– Как-то ничего не приходит в голову.
– Ладно. Хорошо. А по вашему мнению, какое из двух прилагательных лучше
всего описывает эту раковину: чистая или грязная?
Я еще раз внимательно осмотрел раковину. Ни дохлых насекомых, ни
разводов зубной пасты, ни мыльных потеков на ее поверхности не наблюдалось.
Не наблюдалось и осевшей грязной пены, несмытых волос, даже царапин, которые
позволили бы отнести этот сантехнический прибор к классу грязных предметов.
Несомненно, по сравнению с любой раковиной, оказывавшейся под моей
юрисдикцией, эта просто сияла чистотой.
– Чистая, – сказал я, постаравшись, чтобы мои слова звучали крайне
