Его гладкое лицо хранило спокойствие.
— Ты главенствуешь над Девятерыми.
— Тебе известно, что я не отвечаю за поступки Ретии. — На миг они застыли друг против друга в твердокаменном недоверии. Потом, будто убедившись в чем-то, Гермия подошла к нему ближе и спросила более мягко: — Что случилось?
Его враждебность тоже рассеялась. Рукой, затянутой в перчатку, он указал на окно.
Мирани посмотрела туда и ахнула.
Море было синим, но отнюдь не пустым. Шеренга за шеренгой на пологих волнах покачивались каравеллы и невольничьи корабли, боевые галеры с пятью рядами дубовых весел, а возглавлял их огромный флагман под императорским стягом — скачущим рубиновым конем. Над флотилией кружили тучи перепуганных чаек, а на берегу, в Порту, царило смятение. Люди торопливо возводили линию обороны, разбегались, поскальзывались на рассыпанной рыбе, выволакивали на каменную набережную огромные катапульты.
— Корабли Джамиля ушли, чтобы присоединиться к своему флоту, побросали своих треклятых слонов, — уныло пояснил Аргелин. — Порт блокирован, я приказал запереть все ворота в стене. Город укреплен баррикадами, но Остров беззащитен. Вы должны пойти со мной туда, где вам ничто не будет угрожать.
— Ни за что. — Гермия бросила взгляд на Мирани. — Мой долг повелевает мне находиться здесь. Я не покину Оракул.
— Гермия, у меня не хватит войск…
— Бог защитит тех, кто ему принадлежит.
Генерал коснулся ее плеча, но, почувствовав, как она напряглась, поспешно отдернул руку.
— Будь по-твоему, — ледяным тоном произнес он. — Но остальные из числа Девятерых будут находиться под домашним арестом. Мои люди убьют каждого, кто посмеет сбежать. Время предостережений закончилось. — Он бросил взгляд на Мирани. — Надеюсь, теперь ты счастлива. Из-за тебя по улицам заструится кровь.
В горле пересохло от страха. Мирани сглотнула. Он склонился над ней с потемневшим от гнева лицом.
— Неужели я так ужасен, госпожа, неужели я так жесток, что ты с таким пылом ждешь моего падения?
Шестой дар
Разлетевшиеся перья
Потом была Обезьяна, а вот теперь — Паук. Алексос, издалека казавшийся совсем крошечным, терпеливо шагал по извилистой тропинке.
— И о чем он только думает? — проворчал Лис. — Там, вдали?
Сетис покачал головой. Каждое слово причиняло боль. Они урезали норму воды до одного глотка через каждые три часа, язык распух, горло забилось пылью, глоток давался с невыразимым усилием, но все-таки юноша жаждал сделать его и потом с трудом останавливал себя.
Если верить Сфере, до ближайшего источника было два часа пути на запад. Он должен привести своих спутников туда. Или пусть приведет Алексос.
Архон развернулся, зашагал обратно. Один раз он упал, и Сетис испуганно подался вперед, но мальчик поднялся и прошел тропу до конца. Его ноги в маленьких сандалиях заплетались от усталости. Он подошел и сел рядом с Орфетом.
Шакал молча протянул ему воды. Алексос осторожно отпил один крохотный глоточек.
Орфет не сводил с мальчика воспаленных, налитых кровью глаз. В последние два дня он не произнес почти ни слова, только понуро тащился вперед. Когда все спали, музыкант обливался потом и вскрикивал, и даже сейчас он то и дело испуганно озирался по сторонам, оглядывал сумеречные окрестности, а глаза были тусклые, полные ужаса. Тут, вокруг, полно всякой жути, доверительно шепнул он Сетису. Они преследуют его. Демоны, псы с громадными глазищами. Мертвецы, восставшие из могил.
Сетис понимал, что дело тут в жаре, их преследуют не чудовища, а миражи, и к тому же сказывается выпивка, точнее, ее отсутствие. Орфет изнемогал, его тело требовало вина, зной и жажда помутили его рассудок. Без него им стало бы лучше, уныло подумал юноша. Возможно, этим дело и кончится, потому что уже сейчас толстяк еле переставляет ноги.
Не говоря ни слова, Шакал встал и осмотрелся. Они утомленно побрели за ним.
Хорошо хоть, удалось умиротворить Зверей. Алексос непременно проходил по их очертаниям, разговаривал с ними, закапывал возле каждой тропинки прядь волос. Сетис потер сухую и шершавую, как наждак, кожу на лице и вспомнил Льва, наполнившего их души гневом. С тех пор они не встретили ни одного живого существа, ни единой букашки. И вот теперь перед ними вздымались громадины гор; глаз различал отдельные пики и ущелья, хотя на рассвете и в сумерках самые высокие вершины скрывались в тумане. Сверкающие белые отблески наполняли его душу болью. Что это — снег? Он никогда не видел снега, только слышал старые байки путешественников. Твердая вода. Неужели такое бывает?
Они шли и шли. Час за часом.
Продвижение дальше превратилось в невыносимую муку. Каждый шаг отзывался болью. И конца пути не было видно. Под ослабевшими ногами лежала твердая, покрытая трещинами земля, бескрайняя солончаковая равнина блестела спекшимися в корку кристаллами. Не укутанными оставались только глаза, да и их приходилось прикрывать рукой, чтобы не ослепнуть.
Бок о бок с ними двигались миражи. Далекие видения деревьев, блики света на воде. Трижды Лису приходилось оттаскивать Орфета, пытавшегося погнаться за призраками. Музыкант бредил, болтал чепуху. Вода кончилась.
Мир превратился в ослепляющую раскаленную печь, и Сетис плелся через нее. Даже потеть он перестал — в теле не хватало влаги. В помутневшем мозгу проплывали обрывки сказок и детских стишков. Он забыл обо всём — где он находится, куда идет, кто он такой.
Помнил только об одном — надо идти, переставлять ноги, одну за другой, одну за другой.
И невыносимая, смертельная жажда…
Потом они пришли.
Стояла вонь. Горькая, резкая, от которой перехватывало горло и душил кашель. Впереди пустыня понижалась, и, спустившись на дно глубокой впадины, путники ощутили, что земля стала липкой, сочилась темной вязкой жижей, которая приставала к ногам и никак не отчищалась. Местами она собиралась в черные лужи. Эта чернота, слишком густая и тягучая, чтобы ее можно было назвать жидкостью, всё же текла, но заметить это можно было, только если подольше присматриваться. Из глубины на поверхность подымались большие пузыри — медленно, очень медленно.
Орфет, шедший перед юношей, остановился и сорвал тряпки с лица.
— Смотрите! — закричал он и горячей трясущейся рукой вцепился в Сетиса. — Вон там! Видите?
Трудно сказать, что увидел музыкант, но зрелище его испугало. Сетис пошатнулся от изнеможения. От луж поднимался едкий зловонный пар. Над поверхностью плясали голубоватые огоньки, каждые несколько секунд зыбучее болото содрогалось, испуская гортанный всхлип, и изрыгало огромные лопающиеся пузыри, как будто в черных недрах что-то ворочалось. Неужели там есть живые существа? Если да, Сетису не хотелось с ними встречаться.
— Демоны! — Орфет, обернувшись, только что заметил черные лужи. Он споткнулся, упал на колени в вязкую массу и принялся судорожно оттирать ее с себя. — Архон! Спаси меня! Я чувствую их запах, Архон,
