— Пошевеливайтесь! Мы опаздываем.
Запыхавшаяся Мирани откинулась на мягкую спинку сиденья. Напротив нее съежился отец Сетиса.
— Где Телия?
— Не знаю! Сетис просил меня позаботиться о вас. Я пошла к вам домой, но вас уже там не было
— Нас арестовал Аргелин. — Отец Сетиса внимательно вглядывался в ее лицо. Сам он осунулся, постарел. — Почему — не знаю. — И добавил: — Наверно, хотят через нас добраться до него. Сегодня утром увели Телию. Где она? Что с ней сделают? — В его голосе слышалась мука.
Мирани надела маску. Ее голос зазвучал приглушенно:
— Мы ее найдем. Даю слово.
Следы были совершенно отчетливы. Они вели на запад, и Сетис шел, ориентируясь на них. Рядом плелся Орфет с мешком за плечами. Справа, поодаль, брел усталый Алексос.
Поднявшийся ветер швырял в лицо песок, обжигал зноем. Несколько часов ушло на то, чтобы наполнить кожаные фляги мутной от песка водой, и всё это время Орфет ругательски ругал Шакала, его дом, родителей и всех предков до седьмого колена. Даже окидывая взглядом безлюдную пустыню, они не могли поверить, что Шакал и Лис ушли. Сетис то и дело ловил себя на том, что, прикрыв глаза рукой, всматривался в горизонт в надежде увидеть их.
Потом, когда они наконец уверовали, начались споры. Сетис предложил вернуться, а Алексос настаивал, что надо идти дальше.
— Нам не довести Орфета до Колодца!
— Но мы идем как раз ради него, Сетис. Орфету нужны песни!
Спор закончился только после того, как толстяк уперся ладонью в песок, с трудом поднялся на ноги и взвалил на спину мешок. Потом сверху вниз посмотрел на Сетиса.
В нем что-то переменилось. Глаза, воспаленные и красные от песка, тем не менее смотрели твердо, он больше не озирался в поисках демонов, руки почти не тряслись. Орфет выпрямился, обмотал лицо и голову платком, засунул его край за ворот грязной туники. Потом выдернул из песка короткий меч, оставленный Лисом, попробовал пальцем лезвие. Голос от долгого бездействия звучал хрипло.
— Я у тебя в долгу, бумагомарака.
— Я у тебя тоже. Дважды.
Музыкант кивнул.
— Меня он бы всё равно бросил. А так — оставил воды, пищи. Дал нам возможность вернуться. Если хочешь, иди. Может, и доберешься.
— Совсем недавно ты сам просился…
— Совсем недавно у меня голова не работала. А теперь я чуть живой, руки дрожат, ноги подкашиваются, а под кожей будто ползают красные букашки. Но я снова Орфет. И не поверну назад, не приму милости от кладбищенской крысы. — Он попытался сложить руки на груди. — Когда-то я был музыкантом. Лучшим на свете. Попробовал жить без музыки — тошно. Я не дам высушить меня, писец, не останусь без песен. Что бы там ни крылось впереди, я всё преодолею; хоть ползком, но доберусь до цели. — Он посмотрел на Алексоса. — Дружище, веди же меня к своему волшебному Колодцу.
Сейчас, несколько часов спустя, Сетис украдкой наблюдал за ним. Надо признать, толстяк оказался крепок. Палящее солнце могло поджарить кого угодно, но Орфет дрожал, как в ознобе. Он только что сбросил с себя пелену безумия, выбрался из бездны своего личного ада, о глубинах которого Сетис мог только догадываться. Шакал рановато списал его со счетов. Юноша нахмурился. Грабитель могил унес с собой Сферу и больше в нем не нуждался. Но они должны закончить свой путь. Свой собственный.
Орфет оглянулся и прохрипел:
— Давай воды глотнем.
Сетис кивнул.
Они присели на корточки. Укрыться было негде — ни скалы, ни чахлого кустика. Следы Шакала затерялись на иссушенной земле.
Кожаная фляга переходила из рук в руки, каждый по очереди делал глоток, а остальные не сводили с него глаз. Орфет осторожно слизнул каплю с обожженных губ.
— Расскажи мне путь. Если с тобой что-нибудь случится…
Сетис пожал плечами и прошептал:
— Мы уже прошли места, где обитают Звери. Есть и другие — огромный Жук и неведомая тварь, похожая на крокодила, но они лежат далеко к северу, и наш путь с ними не пересекается.
Это как раз к лучшему. О Жуке Сфера говорила:
— А дальше? — Орфет почесал подбородок, его руки дрожали, и он стиснул их в кулаки.
— Трудно сказать. Буквы стерлись. Что-то о перелетных птицах над головой, о местах гнездовий. — Сетис содрал с колена шелушащуюся кожу. Было там и еще одно слово. Но о нем он предпочел умолчать.
— Скажи, — тихо попросил Алексос. Сетис встревожено поднял глаза и сглотнул.
— Там был иероглиф. Чтобы расшифровать его, я просидел много часов над древними свитками. Слоговое письмо, созданное в эпоху Серетхеба.
— И что, прах побери, он обозначает? — проворчал Орфет.
Сетис нахмурился. Помолчав, ответил:
— Пожирать. Съедать заживо. Наступила тишина.
— Может, он подразумевает место, где много еды? — пробормотал Орфет.
Сетис пожал плечами. Никто всерьез в это не поверил.
Алексос спросил:
— Шакал мог прочитать это слово? Сетис презрительно фыркнул.
— Куда ему. Он гордится собой, но даже я трудился над этим символом много часов.
—
— Узнаю прежнего Орфета.
Архон смотрел вдаль, на запад, туда, где над горизонтом кружили черные точки.
— Птицы? — спросил Сетис.
— Нет, не птицы. — Мальчик взглянул на него по-своему, украдкой, искоса. Потом сказал: — По-моему, они вырвались на свободу из его сновидений.
Амфитеатр был заполнен до отказа. Все сиденья, все каменные скамьи были заняты: мужчины, женщины, писцы, моряки, купцы, проститутки. Наверху рядами выстроились рабы. Оглушительный гомон, звон оружия и крики людей Аргелина, следивших за порядком, напугали Мирани. Насыщенный ужасом гам и грохот обрушивался прямо на сцену, словно крутые склоны холма стиснули его и не выпускали наружу. Под маской ей казалось, будто все голоса звучат неестественно гулко. Капли пота щекотали лоб. Солдаты, плотным кольцом выстроившиеся вокруг сцены, дружно сомкнули копья, и их лязг, будто цимбалы, возвестил о начале представления.
Девятеро жриц сидели на аккуратно расставленных скамьях, инкрустированных серебром. В середине горела жаровня, а позади нее всплывало изображение Бога, смотрящегося в зеркало: два совершенно одинаковых лица из чистейшего белого мрамора.
Алексос. Почему Гермия поставила здесь его статую? Что она задумала?
Гласительница стояла посреди круга, высокая и царственная. Аргелин поднялся по лестнице и встал напротив нее. Толпа замолкла.
Остальные Девятеро тоже встали, зашелестев белизной и перьями своих нарядов. Звякнули подвески из лазурита на головных уборах, безмятежно улыбающиеся маски обратились к толпе. Высоко над головами, в жарком синем небе, кружили три птицы.
Аргелин церемонно поклонился Гласительнице, потом обернулся к толпе.
— Сограждане! На нас напали. Великая Империя угрожает войной нашей земле. Они сильнее нас, у них
