Она сидела на троне, и ее платье было сине-зеленым, как море в жаркий день. При каждом движении по нему пробегали волны зеленоватого света. Ноги были босые. На запястьях звенели браслеты из перламутра и коралла, по руке «вползала» золотая змея.
У Царицы Дождя было лицо Гермии.
Аргелин оцепенел. Потом сделал шаг.
— Гермия? — Его голос дрожал от радости и боли. — Это ты?
Она не улыбнулась в ответ.
— А кого еще ты ожидал увидеть, генерал?
— Но ты не…
— Разве? — И разгладила платье. — Здесь я Царица, а всё остальное не имеет значения. А ты — вы все, — вы вторглись в мое царство.
— Гермия, — прошептал он. — Это я, Аргелин.
Царица поглядела на него, выгнув бровь.
— Я узнала человека, который убил меня, — промолвила она. Над ее плечами порхали колибри, оранжевые и изумрудные, они на лету пили нектар из белых цветов.
Скользнув взглядом по его изможденному лицу, она обратилась к Мирани:
— А тебе, жрица, было дано мое повеление, но ты не повиновалась. Ты же, музыкант, вряд ли сумеешь своей музыкой проложить себе путь из смерти обратно в жизнь. Здесь звучат только одни песни — мои.
Мирани содрогнулась. В Садах было жарко как в бане, однако у нее по спине пробежал холодок.
Орфет упрямо ответил:
— Куда Архон, туда и я, пресветлая.
— Как трогательно. — Она устремила взгляд на Алексоса.
— А ты? Я много раз видела, как ты входишь в мои врата.
Он сидел у подножия трона, играя с лягушкой. И ответил рассеянно:
Гермия кивнула и посмотрела на Аргелина.
— Говори свою просьбу.
— Тебе?
— А больше тут никого нет.
Он в замешательстве опустил глаза.
— Гермия… Она держит тебя в плену?
Гермия пожала плечами.
— Не больше, чем меня держала в плену твоя любовь, мой господин.
— Даже здесь ты мучаешь меня, — сказал он. Подошел к ступеням трона, и его голос стал другим. — Если ты Гермия, выслушай меня. Вернись со мной в Страну Живых. Я послал тебя сюда, и это было моей ошибкой. С тех пор не было дня, не было мгновения, чтобы я не раскаялся в этом. Вернись со мной. Пусть всё станет, как было.
Мирани поймала на себе взгляд Орфета. Музыкант нахмурился.
— Зачем? — тихо проговорила Гермия.
— Потому что я люблю тебя. Ты же знаешь.
— Когда-то мне казалось, что знаю.
— Гермия… — Он взбежал по ступеням, но она жестом остановила его.
— Это не так просто, генерал. Существуют ритуалы, которые надо соблюдать. Ты должен предстать перед судом.
Мирани обернулась. За спиной у нее шла процессия девушек, босых, с распущенными волосами. Они несли веера и шкатулки с благовониями, ритмично потряхивали трещотками, били в небольшие барабаны. У двух из них в руках были металлические рамки; они постукивали в них, издавая тихий звон. Последняя из вереницы, проходя, оглянулась на Мирани, и у той перехватило дыхание. Это была Алана, девушка, которая до нее была Носительницей Бога и которая давно умерла.
В процессии шли двое мужчин, они несли металлический сундук на ножках. Они были одеты в леопардовые шкуры, бритые головы блестели от влаги. Поставив сундук, мужчины откинули с него пурпурное покрывало и подняли крышку. Под ней обнаружилась деревянная шкатулка, расписанная водяными лилиями. Гермия встала, невесомо спустилась по ступенькам, открыла шкатулку. Внутри лежали изящные золотые весы — две чаши, подвешенные на тонких цепочках к узорчатому коромыслу. Она достала весы, вместе с ними из шкатулки выпорхнуло облачко красных лепестков, повеяло мускусом и сандаловым деревом.
Подняв весы, Гермия поглядела на Аргелина.
— Пришел твой судный час, господин генерал. Мы взвесим твою жизнь и твои деяния.
Он отступил на шаг. С его пальцев капала вода.
Сетис вскрикнул.
Шакал опять упал, уже во второй раз вес Ингельда оказался слишком тяжел для него. Удар обрушился на лезвие его меча; посыпались искры. Рослый предводитель воров пригнул голову и, ловко увернувшись, снова вскочил на ноги.
— Ему конец, — глухо проговорил Сетис.
— Черта с два, — отозвался Лис.
Битва разгорелась не на жизнь, а на смерть. Противники стоили друг друга: Ингельд был немного массивнее, зато Шакал — строен и проворен. Лязг мечей грозным эхом прокатывался по подземным залам. Сетис сбежал по винтовой лестнице и остановился, глядя на бойцов. Оба уже начали уставать. Их выпады становились всё более неуклюжими, они пошатывались, с трудом поднимали тяжелые мечи, неловко отражая удары. Шакал заметно побледнел. По бороде Ингельда стекал пот. Сквозь прорези в шлеме сверкали его глаза, голубые, как лед.
С карниза под крышей кричали и подбадривали своего предводителя воины-северяне. Расстояние приглушало резкие звуки их слов. Ингельд пошатнулся, битва на миг прекратилась, и Сетис прошептал:
— Где же Креон?
— Не знаю. — Встревоженный Лис сжимал в руке острый нож. — Если этот ублюдок убьет нашего вожака, я сам с ним разделаюсь.
Сетис сказал:
— Ему давно пора быть здесь. Не случилось ли чего-нибудь? — и сделал шаг вверх.
— Ты куда? — крикнул Лис.
Снова разгорелся бой, жестокий и безжалостный.
— Пойду его искать!
Крики со стороны Дома приближались. Ретия огляделась.
— Они наступают. Пора.
Улыбнувшись под маской, она крепче стиснула копье, чтобы рука не дрожала, и шепотом произнесла:
— О Ярчайший, прими нашу жертву. Защити тех, кто защищает твой Оракул.
Лязг бронзы, грохот щитов. По Дороге Процессий шли воины. На солнце блестели их мечи, голоса, приглушенные шлемами, звучали раскатисто.
Ретия нацелила копье. Взметнулось оружие в руках девушек, выстроившихся в круг, отец Сетиса перестал точить о камень свой старый меч.
Мантора торопливо заговорила:
— Глупости вы затеяли. Давайте я с ними поговорю. Пущу Скарабея. — Наконец-то в ее голосе зазвучала тревога.
— Замолчи. — К удивлению Ретии, этот голос принадлежал Криссе; та цедила сквозь стиснутые зубы: — Замолчи, замолчи.
