Начиная с этой встречи почти каждый вечер мага приводили к наместнику. Горела бронзовая лампа в виде двух сцепившихся гладиаторов – они скрестили мечи, освещая дорогой эллинский ковер с вышитой охотой на льва, обезьяной, которая сбивала финики шестом с пальмы, химерами, грифонами и танцующими морскими нимфами с золотыми яблоками в тонких руках. Раньше, скучая, Вараний разглядывал диковинные сцены на этом подарке финикийских купцов и, как в детстве, воображал себя внутри этих вышитых сказок, но теперь у него появилось кое-что поинтереснее фантазий.
Хлопком ладоней Симон вызвал ниоткуда тысячу серебряных бабочек, чтобы показать, как выглядит снег, когда летит с неба в северной и ветреной стране Гиперборее, на родине Аполлона. А двумя хлопками маг приказал армии бабочек вновь деться неизвестно куда. Симон заморозил вино в чаше, тронув его двумя пальцами. Если заглянуть в чашу, там, на упругой поверхности винного льда отразится тот, кого ты загадаешь; можно видеть его жизнь, как в окно, и знать, чем он сейчас занят. Правда, у Варания получалось, только если маг был рядом, а когда тот уходил, вино на глазах каменело и становилось бесполезным куском лавы. Однажды Симон даже уговорил наместника бросить копье в мраморный бюст императора. Выставив легионеров во двор, наместник предупредил:
– Если эта каменная голова разобьется, тебе тоже придется проститься со своей.
После этого он прицелился и точно бросил копье, как учили когда-то в армии. Симону пришлось сказать всего лишь два слова, чтобы оружие замерло в воздухе на полпути к своей цели. Пораженный хозяин дома подошел к зависшему невесомому копью, тронул пальцем острие и засмеялся:
– Можно так его и оставить, я буду использовать это чудо вместо вешалки для одежды или вешать сюда лампу. Мои гости просто лопнут от зависти, такого нет даже в Риме.
– Я сказал слова, – объяснил маг, – забравшие тяжесть и укравшие скорость. Они должны облететь вокруг земли и вернуться сюда, и тогда копье упадет.
– Сколько это займет, надеюсь, хватит на мою жизнь?
Волшебные слова, остановившие полет, вновь зазвучали в комнате, хотя Симон не раскрывал рта, и копье упало вниз, к вышитым нимфам, которые танцевали с драгоценными яблоками.
– Ты говоришь животом, – попытался разоблачить мага Вараний, – я уже видел такое и раньше. На рынке рабы, которым запрещают говорить на их языке, произносят животом свои слова, и хозяин не знает, кто из них что сказал.
Симон только развел руками. Он никогда не объяснял своих чудес и не отвергал обвинений в надувательстве. Казалось, волшебство творилось само собой, а магу было все равно, как оно сделано.
– Ты видел то, что видел, – говорил он Варанию и кланялся. – Вокруг нас происходит слишком много всего, и потому каждый видит ровно столько, сколько ему позволено понять.
«Над великой империей никогда не заходит солнце!» – мерцали под потолком золоченые буквы гордого римского изречения на квадратном парадном щите Варания, но теперь размеры империи больше не казались наместнику чудом. Чудом были знания Симона, и Вараний жадно желал услышать, откуда маг почерпнул их.
– В Египетской Александрии я отправился к жрецам, они брили головы и молились говорящему крокодилу Себеку, – вспоминал маг. – Я хотел в те дни научиться быть невидимым, как стекло в воде, но жрецы посмеялись надо мной. Они сказали: если ты станешь прозрачным, как воздух, то луч солнца, луны или факела не задержится в твоем глазу, свет будет проходить сквозь тебя, не задев, и ты сам станешь слепым. Кому нужен слепой невидимка? Его не видит никто, но и он ничего не увидит, так есть ли он на самом деле? Выслушав их, я поверил в мудрость крокодиловых слуг и остался там надолго. Узнав день, час и место моего рождения, жрецы были не против нового ученика. Уже через год я знал, как сделаться незримым для чужих глаз и в пустыне, и в толпе. Незачем быть прозрачным, достаточно выучить нескольким трюкам свою тень.
– Как раз об этом ты толковал с торговцами в тот день, когда тебя схватили легионеры?
– Да, я решил: сказать им то, что думаю, – самый простой для меня способ оказаться у тебя в гостях.
– Так что же жрецы?
– Они объяснили мне многие тайны красоты. «Если хочешь, чтобы твой рисунок радовал глаз, раздели его мысленно на одинаковые части, и пусть каждая фигура займет одну или две, или три таких части, но никогда не меньше одной, не одну с половиной, не две с четвертью, – разворачивали бритоголовые свои папирусы, – избегай нарушать незримые границы равных частей, и любой глаз почувствует этот внутренний порядок, и фигуры расположатся прекрасно». Взять хотя бы твой ковер, – погладил Симон вышитого грифона с огненными крыльями, – эллины знали это правило, потому что крона пальмы здесь равна двум обезьянам, лев – трем пальмам, плывущая химера – двум львам, а расстояние между охотниками и между танцовщицами одинаковое и точно совпадает опять с одной обезьяной. Только целые числа и никаких долей. Если не веришь, прикажи рабам измерить.
Но наместник верил. Он не собирался ничего проверять и ждал продолжения рассказа.
– Я был так молод и глуп, – вспоминал Симон, – что не понимал, как применить то же правило к росписи амфоры, ведь она не плоская и ее сложнее делить на одинаковые части. Маленький мальчик, будущий жрец, показал мне, что нужно завязать узелки на веревке на равном расстоянии друг от друга и обвить сосуд перед тем, как рисуешь контур. Тот же мальчик сказал мне: рисовать и лепить людям хочется оттого, что им кого-то или чего-то не хватает, а у мага есть весь мир, и потому ему ничего не нужно. Такую власть над жизнью дают тайные знания. От простых искусств мы переходили к сложным. Жрецы солнечного бога Ра открыли мне, как делать особенное красное золото…
– А что они говорят о Цезаре, покорившем их? – перебивал наместник, которого быстро утомляли все эти рецепты, поучения, правила.
– Гораздо чаще в Египте вспоминают о прекрасной Клеопатре, на которой женился Цезарь. Там говорят, что это она покорила его своей красотой. Клеопатра была не просто последней владычицей Египта. Ее считают сведущей и в женской магии.
– Поэтому ей удалось влюбить в себя Цезаря?
– Может быть. Рабыни толкли для нее малахит, чтобы она обводила этой тушью свои глаза. Она часто меняла парики, вплетала в них живые цветы или красила волосы хной, если хотела стать рыжей, как огонь. Масло лотоса смешивали с пчелиным воском, чтобы у нее был крем, не дающий коже загореть, ведь она не хотела быть похожей на рабыню. Клеопатра казалась богиней Нила тем, кто видел ее в белом платье из волн льна, которые никогда не становятся ровными.
– Купцы привозят нам такую волнистую ткань. Ума не приложу, каким колдовством они это делают.
– Очень просто. Мокрую ткань зажимают между многих плоских досочек, придавливают сверху камнем и ждут, пока высохнет… Когда Клеопатра шла по своему дворцу, бисерные бусы и воротник в виде цветных перышек сокола приятно звенели. А голову владычицы украшали два высоких пера, чтобы никто из подданных не забывал, что у всего на свете есть две стороны: верхний и нижний Нил, день и ночь, жизнь и смерть, солнце и луна. Была другая сторона и у самой Клеопатры. Она знала, как наказать врага Египта – написать его имя на тарелке, разбить и закопать осколки в пустыне или написать на папирусе и сжечь, развеяв по ветру. В безлюдной пустыне пеплом сожженных имен питается бог Сет. У него голова лисицы, и он втягивает в себя пепел через ноздри. Но если написать на папирусе имя бога, положить его в воду так, чтобы имя растворилось, а потом дать кому-то выпить этой воды, человек получит ту силу, которой распоряжается бог. Имя «Тот» дает мудрость, «Гор» – власть, «Баст» – веселье. Тот имеет клюв, длинный, как мысли самого мудрого из людей. Гор парит выше всех, как сокол, а Баст, как кошка, играет с жуком- скарабеем, отнимая у него лапкой скатанный шарик. Но готовить и пить такой напиток можно только в праздник этого бога, иначе ничего не получится.
– Ты, кажется, рассказывал о Клеопатре?
– Больше всего она знала о любовном колдовстве. Она подарила Цезарю мазь, один запах которой привораживает навсегда. Еще когда она была девочкой, жрецы ставили перед ней сосуд с водой, капнув туда волшебного масла. На масленой пленке юная принцесса видела будущее, больше это не получалось ни у кого, и жрецам оставалось только записывать ее ответы на их вопросы. Так что о приходе римского Цезаря в свою страну она знала задолго. Всю жизнь владычицу охранял жрец. Он слепил из пчелиного воска маленького крокодила и весь день держал его в золотой коробочке. Но с заходом солнца жрец
