Итальянец наклонил голову.
– Могу ли я предложить вам перекусить?
– Нет, благодарю вас, это очень любезно с вашей стороны, но у меня не слишком много времени.
Бончани сел.
– Как чувствует себя герцогиня? Смею надеяться, что наилучшим образом?
– Госпожа герцогиня думает, что я сейчас еду в Монсо. Я должна быть там уже сегодня ночью.
Она помолчала, потом снова заговорила:
– Вы будете рады услышать, что дождливая осенняя погода весьма расстраивает ее, и она, окруженная врачами и астрологами, очень дурно проводит ночи.
Бончани прищурил глаза. Он поднялся, подошел к двери, быстро открыл ее, чтобы удостовериться, что за ней нет непрошеного слушателя. Он закрыл дверь и направился к окну. Ветер гремел ставнями, капли дождя тяжело падали на толстое, грубой выделки, стекло. Каким унылым и мутным был этот октябрьский дождь во французской столице. Вот и кончается 1598 год. Неужели он здесь уже восемь лет? Но как же подавляет все, что окружает его здесь. Вечные низко нависающие тучи, никогда не кончающийся дождь, тупость людей. Даже художники не могли подняться здесь над тяжестью бытия. Строят здесь неуклюже и грубо. Здания слишком высоки, широки, все сделано с добрыми намерениями, но без истинного чувства меры. А картины! Любой итальянский хлебопек разбирается в пропорциях лучше, чем эти северяне с их тестообразными, топорно сработанными телами. Теперь пришла эта дама и думает смутить его парой небрежно брошенных слов.
– Вам известен мой ранг и мое положение?
Бончани обернулся и внимательно посмотрел на женщину. Однако ее не вывел из равновесия его строгий взгляд.
– Я Мари Эрман, госпожа де Менвиль. Если бы я сказала, что представляю собой нечто большее, то это было бы не только дерзостью, но и черной неблагодарностью по отношению к тому, кому было угодно предоставить мне это место. Одному вельможе было угодно возвысить меня, и я благодарно покорилась его воле. Но если бы ему пришло в голову поднять меня еще выше, выше того положения, для которого сотворил меня князь этого мира, то я бы настоятельно просила его оказать эту честь другой, той, которую провидение создало для такого положения. Такая естественная скромность дается далеко не всем. Мой пол, и без того отягощенный самыми ужасными преступлениями в мировой истории, несчастным образом влечет к тому, чтобы быть самонадеянной и ненасытной. Примеров тому достаточно. Нет, прошу вас, не перебивайте меня. Я знаю, какими тяжелыми мыслями занят ваш ум. Уверяю вас, что мною движут такие же мысли и заботы. Наконец наступил мир. Франция вдохнула полной грудью. После Вервена над Францией нависает только одна опасность. Вы понимаете, о чем я говорю. Итак, слушайте, что я хочу вам предложить…
ОДИННАДЦАТЬ
ПЕРРО
Перро. Пьер Поль Перро.
Все так, как вы сказали.
Да, господин. День триумфа королевских войск оказался для меня не столь счастливым, ибо в тот самый день я получил в грудь стрелу из арбалета. Но я не жалуюсь. Король по-царски наградил меня за верную службу и многократно возместил мне увечье. Так как я не мог вернуться на службу даже после того, как моя рана затянулась, то я вновь занялся своим прежним ремеслом.
Пожар?..
Два дня назад я получил депешу.
От моего племянника.
Да.
Я охотно отвечу на все ваши вопросы. Хотя и боюсь, что вряд ли смогу оказаться вам полезным.
Два дня назад я получил от него письмо. Вы можете сами его прочитать. Этот дармоед постыдно злоупотребил моим гостеприимством. Он написал мне, что прибыл в Париж среди ночи. Улица была полна народа. В пристройке начался пожар, однако благодаря доблести соседей и дождя, который по воле божественного провидения пролился на огонь, пожар был потушен. Он написал также, что очень беспокоится за своего друга, которого в тот день так и не смогли найти, и что он направляется на поиски. Потом шли извинения и благодарности, которые я не стал читать. Я был просто взбешен, скомкал письмо и швырнул его в угол. Да что там говорить, у меня просто руки тряслись от ярости.
