Брандфлек обернулся и с насмешливой гримасой сказал:
— Пожалуйста. Послушаю, раз ты так хочешь! Что там такого важного, что ты никак не успокоишься?
Троцкинд набычился, усадил его обратно на скамейку и заговорил:
— Во-первых, ты прекрасно мог закрыть свой магазин не до, а после четырнадцатого июля. Во- вторых, раз уж тебе так приспичило укатить в Трувиль, кто тебе мешал сесть в поезд, прямой или с пересадкой в Лизье, и приехать на денек в Париж, чтобы меня уважить. В-третьих, если ты, допустим, действительно никак не мог приехать, в Трувиле существует почта, и можно было отправить телеграмму. И наконец, в-четвертых, ты уж точно мог бы постараться надеть хороший теплый свитер, чтоб не простудиться и не попасть на кладбище раньше меня!
— Да тут-то чем я виноват?
— Он спрашивает, чем он виноват! — воскликнул Троцкинд и воздел руки, взывая к нависшим над скамьей деревьям.
Тут его тронул сзади за плечо прохожий, который совершал обычный моцион по скверу. Троцкинд вздрогнул и обернулся:
— Что, что такое?
Прохожий смущенно высморкался и сказал:
— Да ничего. Просто я проходил мимо, услышал, что вы разговариваете сами с собой, и решил вас поприветствовать. Как поживаете?
Сидящего на скамейке Брандфлека он вроде и не заметил, а Троцкинд не спешил его представить.
— Спасибо, не жалуюсь, — вяло пробормотал он. — А вы?
Прохожий также поблагодарил и, убедившись, что Троцкинд не расположен к беседе, пошел своей дорогой. А Троцкинд снова повернулся лицом к Брандфлеку, успевшему опять погрузиться в чтение «Унзер ворт». И снова щелкнул по раскрытой газете:
— Я с тобой еще не закончил!
Брандфлек посмотрел на него, удивленно подняв брови:
— Как, еще что-нибудь?
— Ты знаешь, какой оркестр играл на свадьбе у моей дочери? Семеро музыкантов! Те же, что были на вечеринке нашего землячества в отеле «Модерн».
— Дирижировал Ицик? — оживился Брандфлек.
— Да. А пела Соня. Теперь она, как и ты, уже умерла, а какая была певица! У меня есть ее пластинка.
— Хорошая?
— Конечно. В ней намного больше оборотов, чем в нынешних. Но только теперь такие пластинки уже не послушаешь — для них не делают проигрывателей. Так вот, — спохватился он, — скажи мне наконец: почему ты уехал ровнехонько тогда, когда была свадьба моей Фани?
— Брандфлек тяжело вздохнул — настырный Троцкинд надоел ему до чертиков! — опять сложил газету, встал и сказал:
— Ну все, я пошел обратно, в Баньо.
Но тут уж Троцкинд окончательно взбесился. Вцепился в рукав бежевого пальто и заорал:
— Нет, не все! Почему, я хочу знать, почему в тот раз тебе понадобилось отдыхать в начале июля, хотя много лет подряд ты ездил отдыхать в конце?
— Мало ли что, — уклончиво ответил Брандфлек, выдирая свой рукав. — Не всегда же все бывает одинаково.
— Это не ответ! Скажи мне правду, и я отпущу тебя с миром.
Брандфлек опять вздохнул:
— Ты хочешь правду? Что ж, пожалуйста! Я, видишь ли, всю жизнь терпеть не мог всяких торжественных сборищ. Тоже мне удовольствие: надеваешь на шею удавку, набиваешь живот, когда вовсе не хочется есть, сидишь за столом рядом с людьми, с которыми не знаешь, о чем говорить, и не чаешь, как бы поскорее улизнуть. Поэтому и свадьбы ненавижу! Будь моя воля, я и на свою-то собственную не пошел бы, а уж на свадьбу твоей дочери. И когда ты сказал, что она будет в июле, я решил уехать отдыхать пораньше. Вот тебе и вся правда! Ты ни при чем, поверь, я вовсе не хотел тебя обидеть. И прости, прошу, прости меня!
Он говорил так искренне, что Троцкинд не мог не поверить. Обида его растаяла. Но все равно, это было ужасно: лучший друг — вот он, кажется, рядом, но его нет на свете!
Брандфлеку в самом деле пора было возвращаться на кладбище. Троцкинд разжал пальцы, рукав пальто так и остался мятым. Он стоял как потерянный, почти забыв про давнее оскорбление, а Брандфлек, со старой «Унзер ворт» в кармане бежевого пальто, пятился и пятился к воротам сквера, пока совсем не растаял вдали.
Когда же он окончательно исчез, ненависть с новой силой вспыхнула в Троцкинде. Настоящая, жгучая ненависть.
Он ненавидел Брандфлека за то, что того нет в живых. Потому что смерть — ужасная несправедливость. И потому что у него уж никогда не будет друга.
Выигрыш
Стоял декабрь. На улице Турнель шел снег. А Илек Вартенман через два дня собирался ехать в летний отпуск в Берк.
Скажете, неподходящее время, чтобы загорать на пляже? Возможно, но в июле—августе хозяин попросил его остаться в Париже — в магазине шел ремонт, и надо было приглядеть за малярами. В сентябре он сам не захотел уезжать — был Рош а-шана, потом Йом Кипур. В октябре хозяин слег: хотел пнуть собаку, но промахнулся и сломал себе ногу. В ноябре он еще не поправился, и только к концу декабря все наладилось. Теперь Илек мог отправляться на курорт.
Утром снег быстро таял, но к вечеру толстым слоем засыпал и тротуар, и дорогу. Движение почти остановилось.
Илек смотрел сквозь витрину на улицу. И мерз, хоть батареи в магазине были горячие.
У него за спиной хозяин разговаривал с поставщиком, а консьержка, работавшая еще и за уборщицу, вытирала с полок пыль. Поставщик расписывал прелести зимнего спорта, а когда хозяин сказал ему, что Илек, его продавец, собрался ехать в Берк на море, расхохотался, будто услышал веселую шутку. Вартенман, не оборачиваясь, пожал плечами.
«А вдруг правда в Берке тоже идет снег? — подумал он. — Что ж, ну и ладно».
— О чем мечтаем, Илек? — Хозяин похлопал его по плечу. — Представляете, как будете на пляже, в плавках, лепить снеговиков?
Илек вздрогнул.
Хозяин проводил поставщика до двери, тот поднял воротник пальто, помахал на прощанье рукой и нырнул под валивший хлопьями снег.
Хозяин, довольно насвистывая, прошелся вдоль полок, где лежало шерстяное белье. Ему такая погода была по душе.
А Илек все стоял и смотрел на улицу. Сегодня было немного народу. Больше всего покупателей приходило по понедельникам, а в пятницу, да еще в такую погоду, почти никого. Вдруг перед домом остановилось такси. Из него вышел невысокий человек в зеленом пальто и направился прямо к дверям магазина. Илек узнал его: это был владелец мелочной лавки, который иногда сюда наведывался.
В другое время Вартенман ничуть не удивился бы его приходу, но теперь, открывая ему дверь, заметил:
— Смелый вы человек, раз решились заглянуть к нам сегодня!
Подоспевший хозяин поздоровался с посетителем за руку и сказал, показывая пальцем на
