– Не знаю, но с меня достаточно этой подписи.
– С меня тоже. – Сенатор в последний раз посмотрел на бумагу и вернул ее владельцу. – Однако придется потянуть время, чтобы нас не обвинили в предвзятости.
Питерсдорф жестом объявил согласие, вернулся на свое место и схоронил бумагу на дне портфеля.
– Да, сэр, это единственный верный способ. Пожалуй, стоило бы для отвода глаз быть построже к первому свидетелю.
– Отлично придумано, – одобрил сенатор Ролингс, бросая в урну окурок.
Снова открылась дверь, и появился сенатор Фриц Краузе, дородный мужчина лет пятидесяти пяти, с вызывающе вздернутым подбородком и коротким ежиком седых волос. За ним следовал сенатор Уинстон Стурдж, высохший старичок под восемьдесят, со слуховым аппаратом и тросточкой.
– Наконец-то, – проворчал сенатор Ролингс. Сенатор Краузе безучастно глянул на него, затем – долгим, задумчивым взглядом – на мисс Гудбоди и тяжело опустился в кресло.
– Мне пришлось задержаться. Доброе утро, мисс Гудбоди.
Девушка улыбнулась, стрельнула глазом в сторону сенатора Ролингса и, заметив, как у того ревниво вздернулась бровь, пробормотала:
– Доброе утро.
Сенатор Стурдж почему-то забеспокоился:
– А? Что?
– Садитесь, Стурдж, – прорычал сенатор Ролингс, снова берясь за сигареты.
– А?
– Садитесь!
– Доброе утро, – закивал сенатор Стурдж. При этом лязгнули его металлические зубы. Опираясь на трость, он проковылял к мисс Гудбоди и опустился в соседнее кресло.
– Приветствую вас, дитя мое. Пришли посмотреть, как наш конгресс вершит судьбы нации?
– Нет, сенатор, я здесь работаю.
– Из Миннесоты? Что вы говорите! А я из Вермонта. У вас там не слишком холодно?
Девушка вздохнула и смирилась.
– Нет.
– Что?
– Нет!
– Вам бы следовало сменить место жительства, – прокудахтал сенатор Стурдж. – Это свободная страна. – Он обвел взглядом совещательную комнату, откинулся на спинку кресла и тут же отключился.
Сенатор Ролингс с отвращением посмотрел на него и, сделав глубокую затяжку, стряхнул пепел. Дверь отворилась, и вошел сенатор Карузини, толстяк лет пятидесяти трех, с жеваной сигарой во рту и благодушной улыбкой во всю ширину лица – впрочем, его проницательные черные глаза оставались холодными.
– Привет, мальчики! Привет, мисс Гудбоди! Когда вы наконец подыщете себе приличную работу?
– У нее и так хорошая работа, – прорычал сенатор Ролингс. – Счастлив, что вы все-таки почтили нас своим присутствием.
Сенатор Карузини, по-прежнему улыбаясь, прошел на свое место.
– У меня были неотложные дела. Множество неотложных дел.
Председатель подкомитета кивнул Питерсдорфу.
– Начнем?
Тот вынул из портфеля листок бумаги.
– Да, сэр. Итак, джентльмены, наш первый свидетель – мистер Бодлер с телевидения. Он выступает на нашей стороне. Второй свидетель, вернее, свидетельница – мисс Ксавьера Холландер, известная как «Мадам», находится во враждебном лагере, поэтому ее показания должны оцениваться соответствующим образом. Сегодня свидетелей только двое: полагаю, что мисс Холландер придется остаться и на завтрашнее заседание, чтобы…
– «Мадам»? – настороженно спросил сенатор Карузини. – Это что-нибудь связанное с мафией?
– Нет, она сама по себе.
– Вы уверены?
– Абсолютно уверен.
Сенатор Карузини вернул на лицо улыбку и, катая во рту сигару, произнес:
– Прошу прощения, что перебил вас.
– Не беспокойтесь, сэр. Все вы Должны иметь в виду, что мисс Холландер – чуть ли не национальная героиня и что наши слушания будут транслироваться по телевидению. Здесь также присутствует большое число репортеров и ряд доброжелательно настроенных по отношению к ней зрителей. Они постараются превратить слушания в судилище над нами.
