тебя, так что давай рассказывай, как дела.
Хозяйка дома подавила рыдание и сделала громадное усилие над собой, чтобы успокоиться.
– Да все нормально.
– Как идет бизнес?
– Сейчас у меня двенадцать девушек, большей частью из беглых, тех, которым никуда нет хода, кроме как в Вашингтон. Прибыль составляет восемь миллионов в год.
– Недурно! Полиция не беспокоит?
– Восемь миллионов «грязными». «Чистыми» – два миллиона.
– Понятно. И двенадцать девушек? Все равно неплохо. У тебя свой врач или ты обращаешься то к одному, то к другому?
– Все мои девушки застрахованы от гонореи и нежелательной беременности. Еще есть врач, который делает им уколы, когда слишком большой наплыв гостей. За это он пользуется ими бесплатно.
– Прекрасная организация! А как ты контролируешь качество работы?
Ричи Мевилл склонилась над пультом и нажала кнопку. Та часть стены, где висела репродукция, отъехала в сторону, и открылись двадцать небольших телеэкранов. В восьми комнатах горел свет. На кроватях лежали пары.
– Всего у меня двадцать комнат. Как только кто-нибудь сядет на кровать, автоматически включается камера. Итак, значит, у нас сегодня восемь гостей. – Она покрутила ручку и тем самым увеличила одно изображение. – Какой-то новый клиент, нужно заснять его на видео. Никогда не знаешь, когда что может понадобиться.
– Скажи, у тебя не бывает сенатор Ролингс?
– Нет. Конгрессмены ко мне практически не обращаются. У них свои агенты, которые поставляют им девушек. Они гораздо больше платят, я столько не могу. У государственных деятелей такое жалованье – тебе и не снилось!
– А как насчет сенаторов Краузе, Стурджа, Карузини? Или советника Питерсдорфа?
Ричи Мелвилл достала картотеку.
– Нет. Только сенатор Стурдж, и то это был вызов на дом. Девушка потом возмущалась, что ему только и нужно было – поставить клизму…
Ксавьера поморщилась.
– Очень жаль. Сейчас это бы очень пригодилось. Ты что-нибудь знаешь о Линде?
Ричи Мевилл убрала картотеку и покачала головой.
– Нет, и это очень странно. Мы, отверженные, предпочитаем держаться вместе. Поэтому я думала, что она даст о себе знать. Но она нашла работу на Капитолийском холме, а это – самое последнее дело. Я лично ничего против нее не имею, но другие девушки… Может, ей стыдно смотреть людям в глаза? Или ее где-то прячут, чтобы не болтала.
– Может, нанять филеров?
– Какой смысл? Что ты можешь для нее сделать?
– Пластическую операцию. Новый паспорт. Потом я помогла бы ей устроиться на работу во Фриско.
Ричи Мевилл долгим взглядом посмотрела на Ксавьеру.
– Ксавьера, ты – одна из целого миллиона. Ты еще думаешь о том, как помочь девушке, которая работала на Капитолийском холме.
– Она была моей подругой, а я не из тех, кто бросает друзей в беде.
Ричи Мевилл спрятала лицо у нее на груди. Ксавьера дала ей выплакаться. Наконец Ричи подняла голову.
– Ксавьера, ты неподражаема. Просто неподражаема!
– Ричи Мевилл, у меня сердце разрывается, когда я вижу, что близкий мне человек ломает себе жизнь, но я не брошу в него камень. А если в моих силах помочь, я это сделаю. – Она ласково погладила приятельницу по плечу. – К сожалению, мне пора.
– Да, дорогая. Позволь, я помогу тебе одеться. Ксавьера закуталась в пальто и шарф, водрузила на нос темные очки и собралась идти, но в это время один из светящихся экранов привлек ее внимание. Она приподняла очки и пристально вгляделась.
– Этот человек староват для позиции 1-18.
Ричи Мевилл проследила за направлением ее взгляда и также поморщилась.
– Ох уж эта Бобби Джин – за ней нужен глаз да глаз. Если он будет кончать в этой позиции, то рискует вывихнуть правое плечо.
– Мне кажется, что левое – судя по тому, как распределен вес. И правую ступню.
Ричи Мевилл согласно кивнула.
– Ну, я покажу негоднице! Мне только «скорой помощи» не хватало! Водители тут же потребуют оплату натурой, к тому же это оттолкнет других клиентов, особенно тех, кто постарше.
Возле лифта разыгралась душераздирающая сцена прощания. Ричи Мевилл рыдала, не стесняясь слез. Ксавьера тоже раз-другой смахнула слезинку. Когда она спустилась в прихожую, швейцар подошел к
