– Ты все утро твердишь одно и то же. Скажи наконец – что у тебя на уме?
Ксавьера достала волшебный приборчик, навела на Уорда и снова убрала в карман.
– Не сейчас. Сначала уладим это дело с сенаторами.
– Что ты хочешь сказать?
– Так, ничего. Не обращай внимания.
Наконец появились члены подкомитета. Зрители засвистели и зашикали.
Сенатор Ролингс грозно свел брови. Мисс Гудбоди подарила Ксавьере дружелюбную улыбку. Советника Питерсдорфа словно подменили – он казался очень бледным и рассеянным, точно его что-то грызло. Под сенаторами заскрипели кресла. Ролингс ударил молотком по столу.
– Тишина в зале! – Он презрительно посмотрел на Ксавьеру. – Мисс Холландер, надеюсь, вы извлекли урок из недавнего инцидента и проявите больше уважения к конгрессу Соединенных Штатов.
– Ну, для этого потребуется средство посильнее.
– Это еще что такое? – взвился сенатор Ролингс. – Предупреждаю, мисс Холландер, я этого так не оставлю. Требую безоговорочного уважения к членам подкомитета! Хочу напомнить, что конгресс Соединенных Штатов является законодательным органом величайшей державы мира!
– С этим трудно не согласиться. И главным доказательством ее величия служит тот факт, что она завоевала этот титул вопреки непрекращающимся попыткам конгресса выставить державу на посмешище!
Лицо сенатора Ролингса приняло мертвенно-бледный оттенок. Он выразительно посмотрел на Питерсдорфа, но тот безучастно разглядывал свой неоткрытый портфель. Председательствующий откашлялся и снова нацелил испепеляющий взгляд на Ксавьеру.
– Еще одна подобная реплика – и вы будете обвинены в неуважении к власти, мисс Холландер. Это последнее предупреждение.
Ксавьера покосилась на Уорда, и в уголках ее губ запорхала обворожительная улыбка. Но ей нужно было довести до конца дело с сенатором Ролингсом.
– Прекрасно, сенатор. Я располагаю дополнительной информацией, которую хотела бы довести до сведения подкомитета.
– Какого рода информацией? К чему относящейся?
– К проблеме нравственности. Разве не это – предмет настоящего разбирательства?
Сенатор Ролингс насторожился.
– Ну-ну… Хорошо, говорите.
Ксавьера резко отодвинула свой стул, выпрямилась во весь рост и повернулась лицом к зрительному залу.
– Линда!
Девушка отделилась от стены, сорвала с себя шарф и темные очки и шагнула к столу для свидетелей. Стражи порядка вопросительно смотрели на сенатора Ролингса, а тот, разинув рот, пялился на Линду, словно на пришелицу с того света.
Она вышла вперед и обвиняющим жестом ткнула пальцем в сенатора Ролингса.
– Он меня похитил!
Аудитория загалдела. Зрители повскакивали с мест и смешались в единую грохочущую толпу, хлынувшую вперед, чтобы получше разглядеть Линду. Полицейские предпринимали героические усилия, чтобы сдержать их. Отовсюду слышались возбужденные голоса.
– Линда!
– Какая Линда? Неужели та самая Линда?
– Черт побери, конечно же, та самая! Быстро давайте камеру!
– Линда, где вы пропадали? Расскажите, что произошло?
– Он меня похитил!
Не в силах больше сдерживать напор толпы, полицейские пустили в ход дубинки.
В это время демонстранты прорвали заграждение у входных дверей и теперь напирали на зрителей сзади, продолжая скандировать и размахивать транспарантами. Репортеры, отталкивая друг друга, атаковали Линду; беспрерывно мигали блицы. Сенатор Ролингс по-прежнему обалдело пялился на девушку, а остальные члены подкомитета – на сенатора Ролингса.
В воздухе пахло грандиозным скандалом.
Стоя под прицелом видеокамер, Линда начала свой рассказ. Более того, достала из-под мышки и разбросала по залу листки – размноженные на ксероксе текст своего повествования.
Уорд вцепился в Ксавьеру, яростно требуя, чтобы она ввела его в курс дела. Она не успела открыть рот, как в поле ее зрения оказался советник Питерсдорф. Гримаса острой душевной боли исказила его черты. Он полностью утратил контроль над собой и, казалось, был готов в любую минуту расплакаться.
Их взгляды встретились; он вдруг сорвался с места и, ценой нечеловеческих усилий пробившись сквозь толпу, рухнул перед Ксавьерой на колени и обхватил руками ее ноги.
– Э, послушайте! – изумленно воскликнула она. – Я понимаю, карьера и все такое – но зачем же вот так, перед всеми?..
