и прижал ее голову к груди. Заметил, что волосы у нее черные — черные и заплетены в стянутые кольцами косички.
Батинит тем временем методично перезаряжал свой мушкет, забивал в ствол заряд, готовясь ко второму убийству. Вскрикнув, Хасан поднялся на ноги, вытащил из-за пояса свой пистолет и направил его на существо, явившееся сюда на воздушном шаре. Красная точка прицела задрожала на лбу чужака. Лазер вскрыл бы кожистую оболочку, рассекая — не мозг, а нервные сплетения, обрабатывающие восприятие, прежде чем передать информацию в брюшную часть. Хасан перенес прицел на брюхо, к отверстию, скрывавшему слизкий нечистый орган, к диафрагме, за которой, по словам Мизира, таились жизнь и мысли этих существ.
Он чуть было не выстрелил. Он уже положил большой палец на курок активатора, но Халид сбил ему руку и сам с беспощадной меткостью четырьмя вспышками собственного лазера обжег руки твари. Тот выронил мушкет и издал звуки, напоминающие дробь сумасшедшего барабанщика. Пятым, более длинным выстрелом, Халид вспорол тушу шара, колыхавшуюся в небе. Цветная ткань издала вздох — почти как Иман — и так же обмякла, повиснув на зубцах утеса. Ветер трепал складки материи.
Хасан выронил пистолет, так и не выстрелив. Повернулся и пошел к чужим кедрам.
Халид махнул рукой на трещавшего перепонками пленника:
— Постой. Что нам с ним делать?
— Сбросьте со скалы, — не оглянувшись, сказал Хасан.
После долгих поисков Сунг нашел Хасана там, где надо было искать с самого начала: у бесконечного водопада и бездонного пруда в дальнем конце долины. Капитан экспедиции молился, стоя коленями на молитвенном коврике, расстеленном на влажной земле и камнях, и снова и снова простирался ниц. Сунг постоял, глядя на него. Он и сам почитал предков, а под настроение даже Благородный Восьмистадийный Путь.[17] Быть может, он вел к Богу, а может, и нет. Его предки воздерживались от суждений на этот счет. Сажа сгоревшего города начала оседать на плато. Взрывы грохотали как далекий гром. Если это творил Бог, дела его были непостижимы для Сунга.
Хасан сел на пятки.
— Почему она должна была умереть? — выкрикнул он, перекрыв даже рев водопада.
Сунг не знал, к нему или к Богу обращен его вопрос, но, помедлив, ответил:
— Потому что картечина перебила сонную артерию.
Хасан замер, потом обернулся к нему:
— Разве это причина?
— Не причина, — согласился Сунг. — Люди Запада всюду ищут причин, вечно причин. Но причин нет. Дерьмовый случай. Жизнь — колесо. Однажды ты срываешься с него.
— Мы не смеем вопрошать Бога.
— Да боги и не отвечают, сколько ни вопрошай. Может быть, они тоже не знают.
— Я даже не могу винить того несчастного подонка с шара. — Хасан закрыл лицо руками. — На его планету напали, соплеменников перебили, самые гордые достижения цивилизации обратились в ничто. Мы же для него были такими же врагами. Скажи мне, что Халид не сбросил его со скалы.
— Он не исполняет незаконных приказов. Но оставить его в живых здесь, наверху, еще более жестоко. Как он спустится без шара? Как будет кормить себя с обожженными руками?
— Это моя вина, Сунг. Что я за капитан? Я позволил Аль-Батину убаюкать себя. Я не должен был разрешать Иман приближаться к нему так, не дав ему успокоиться, пережить страх.
— Неважно, — сказал Сунг. — Он не боялся. Он ненавидел.
— Что ты говоришь? Откуда тебе знать?
Сунг развел руками.
— Возможно, перевод Разума не точен. Но он уверен, что дробь батинита выражает ненависть и отвращение. Мы его допросили. Мизир, Халид и я. Это не первый визит с Голубой Планеты. Азракцы уже приходили. Приходили с миром. Чтобы торговать и исследовать. И батиниты убили всех — за осквернение священной земли Батина.
— Без повода?
— Он сказал, их появление — достаточный повод. Их корабль был поврежден, но некоторые выжили, добрались до Порта. Предупреждали, что в следующий раз придут с местью. Но батинитам все равно. Никакой логики, одна ярость. Убили и выживших. Этот воздухоплаватель тоже убивал. Гордится, что защищал Аль-Батин. Вспомни, Хасан, он доставил сюда шар еще до высадки азракцев и оружие было уже заряжено. Он не знал, кто мы и зачем здесь, знал только, что кто-то есть. И явился убивать, а не приветствовать.
— Ксенофобы… — Хасан не мог поверить. Такой нежный беззаботный народ, за которым они так долго наблюдали. Впрочем, одно никогда не исключало другого.
Сунг покачал головой.
— Батинит не испытывает ненависти к азракцам — только к их приходу.
— Какая разница. И разве азракцы с их жаждой мести лучше преступников батинитов? — Хасан не ждал ответа. Он скатал молитвенный коврик и перебросил его через плечо. — Бусы готовы к отправлению?
Сунг кивнул:
— Ждут капитана.
— Иман… на борту?
— В трюме для образцов.
Хасан поморщился.
— Я приказываю Халиду запечатать врата. Никто сюда больше не придет. Никогда.
— Слишком велика опасность, — согласился Сунг.
— Опасность не в том, в чем ты думаешь.
Из мира, названного людьми Тайным, уходили люди. Закрылись врата, выходившие на чудесный луг в горах, далеко от пепла горящего города на равнине. Врата открывались, где соизволит Бог, а человеку оставалось лишь принимать его волю. Быть может, была причина тому, что врата открылись именно там, но не человеку вопрошать Бога о причинах.
Первым среди них был Хасан Маклуф, человек, прошедший восемнадцать миров и принесший из них восемнадцать ран. В десять из этих миров он шел за другими, в восемь другие шли за ним. Из четырех он бежал, спасая жизнь. Двум подарил любовь. В одном потерял душу.
Примечания
1
Михраб — молитвенная ниша в мечети, обращенная к Мекке.
2
Фикх — исламское право, зд.: закон.
