бились над вопросом, сближаются ли они друг с другом. Но, чтобы решить его, им пришлось бы научиться делать замеры с другой стороны, а это трудно.
Хасан про себя называл две браны «Ладонями Бога»: словами одного из тайных речений Пророка, мир Ему. Но он не видел причин беспокоиться, сходятся ли они для хлопка, ибо все будет так, как захочет Бог. Что тут, в конце концов, можно сделать? Куда бежать? «Горы так же зыбки, как облака», — так звучит фикх[2] акиды[3] Ашари,[4] и все школы, охотно или нет, соглашаются с ним.
Что можно делать, так это проходить сквозь другую брану. Этому люди научились. Другая брана, подобно нашей, раскинулась в трех пространственных и одном временном измерении, но в ней нет ни планет, ни пустого пространства: лишь бесконечная, однообразная равнина, рассеченная бесформенными провалами и буграми. А может быть, там нет ничего подобного, и равнина — лишь иллюзия, созданная разумом, столкнувшимся с чем-то, непостижимым для человеческих чувств.
Пересечь другую брану трудно, потому что путь от одного маяка врат до другого нужно проделать быстро и без задержки. Где-то в глубинах времени, которое было до самого Времени, таится асимметрия, нарушение парности. Промедление подобно гибели. Одни материалы и энергетические поля выдерживают дольше, чем другие, но в конечном счете все они чужды этой чужой земле, и эта земля их поглотит. Кто из людей посмел бы столкнуться с такой угрозой, если бы наградой не была целая Вселенная? Потому что в другой бране метрика пространства иная и несколько шагов в ней равны прыжку в несколько световых лет в родном мире.
Сколько световых лет, никто из людей не знает. Хасан объяснил это Баширу на вторую ночь, когда, изучая чужое небо, брат спросил его, у которой из звезд находится Земля. Другого ответа на его вопрос не было. Известна ли на Земле хотя бы Галактика, в которой лежит эта планета? Сколько световых лет преодолели их неповоротливые
— Звезды, которые мы видим с Земли, — объяснил Хасан, — это звезды, какими они были, когда испускали видимый нам свет, и чем дальше мы заглядываем в небо, тем дальше уходим в прошлое. Здесь мы видим звезды с другого места и, значит, в другое время.
— Не могу понять, — признался Башир.
Конечно, ему объясняли все это в школе, и он выучил факты достаточно хорошо, чтобы сдать экзамен, но он их еще не знал.
— Представь себе звезду в миллионе световых лет от Земли, — заговорил Хасан, — и представь, что этот мир лежит на полпути между ними. Отсюда мы видим ее такой, какой она была всего пятьсот тысяч лет назад, как будто видим ребенка, поглядев сперва на взрослого мужчину. За это время звезда переместилась. Может быть, изменила цвет или яркость. Так что мы увидим другую звезду и в другом месте. Ах, брат, каждый раз, перешагивая порог врат, мы находим за ним не просто другой мир, но другую Вселенную.
Башир вздрогнул — может быть, от вечернего ветра.
— Мы тут как будто отрезаны от всех и одиноки. Мне это не нравится.
Хасан улыбнулся про себя.
— Никто и не просит, чтобы тебе нравилось.
Он повернулся к шатру, где шумно спорили остальные, но Башир задержался немного, обратив лицо к небу.
— Мне так одиноко, — сказал он тихо, но не так тихо, чтобы Хасан не услышал.
Они изучали мир всеми доступными им средствами: его физику и химию, биологию, технологии и общественное устройство. Дело усложнялось присутствием живых существ — к тому же разумных существ — прежде всего нужно было изучить население; а это означало наблюдать, оставаясь невидимыми, потому что акт познания изменяет и познающего, и познаваемое. А изучить даже малый мир — это немало. Единственный цветок таит в себе безграничное множество тайн.
Они изучали саму планету. Каковы ее размеры? Плотность? Где на ее поверхности открылись врата? Насколько удалена она от своей звезды? Сунг отмечал время восхождения солнца, лун и звезд.
Они собирали образцы флоры и фауны в долине, исследовали их организацию, строение клеток. Мизир обнаружил молекулы, напоминающие ДНК, но с некоторыми отличиями. Они мысленно разбивали существ на семейства и классы, не осмеливаясь пока на более точную классификацию.
Ладаван и Янс запускали маленьких бесшумных птиц, сверхлегких и питающихся солнечным излучением, которые наблюдали и слушали там, куда не могли добраться люди. Брюшная сторона этих зондов отображала вид неба, переданный верхними микрокамерами, и таким образом они становились практически невидимы, позволяя телепилотам записывать происходящее.
— Никакой радиосвязи, — пожаловался Сунг, и Хасан, знавший, что тот всегда предпочитал простые пути, посмеялся про себя.
— Придется подсаживать им жучков, — обратился он к команде, когда они собрались для обсуждения первого запуска. — Иначе языка не изучить — мы их не слышим.
— У них нет языков, — сообщил Мизир, не столько жалуясь, сколько радуясь трудностям. — Звуки они издают и общаются, несомненно, посредством звуков, но каким образом их производят, не понимаю.
— Попробуйте обнаружить тело, — обратился Хасан к телепилотам. — В городе могут оказаться морги. — Он указал на окутанные темным дымом постройки, примостившиеся на краю далекого океанского залива. Океан здесь был синим и холодным.
— Хорошо бы получить образцы тканей, — вставил Мизир, без особой надежды на такую роскошь.
— В начальных школах могут найтись простейшие образцы письменной речи, — заметил Башир. Он руководствовался стандартным перечнем мероприятий при исследовании обитаемых миров, заученным в школе, однако Хасан с удовольствием отметил, что у мальчика хорошая память.
— Дым от угля, — объявил на следующий день Клаус Альтенбах, получив данные зонда, производившего лазерное исследование излучений от здания, в котором они заподозрили фабрику, — или от какого-то другого углерода. Торф? Только не нефть — те бункеры заполнены чем-то твердым. Технология эквивалентна середине девятнадцатого века… общего летосчисления, — тут же добавил он. — Думаю, к тем причалам вот-вот подойдут пароходы. — На вопрос Ладаван, откуда, по его мнению, могут прийти корабли, он только пожал плечами: — Раз есть горизонт, за ним что-нибудь да скрывается.
— Город выглядит странно, — сказал Мизир. — Хотя в чем странность, сказать не могу.
Янс Дарби почесал затылок:
— На мой взгляд, ничего особенного. Кроме самих горожан.
— В сущности, они довольно изящны, — снисходительно заметила Иман, — когда привыкнешь к их необычности. Очертания плавные и тонкие. Наверняка у них есть искусство. Здания простой формы — коробки да башни, но все поверхности покрыты резьбой. Ищите скульптуру и живопись. — И она занялась изготовлением манекена, изображающего представителя разумной жизни.
— Так много еще надо узнать! — ошеломленно проговорил Башир.
По молодости лет он еще дивился всему подряд; но мир невозможно узнать, откусывая по кусочку. Его надо проглотить целиком, однако такое невозможно.
— Все равно что выпить Нил, — буркнул Мизир. — Можно потратить всю жизнь и даже начала не увидеть.
— Ну, начало-то мы увидим, — сказал Хасан.
Беспокоило его и не давало уснуть по ночам опасение, как бы не увидеть конца.
