— Глупцы, — прошептал Сунг, но Хасан умел распознать безрассудство отчаяния. — Стрелять в планету? — фыркнул китаец. — В знамение?
Наличие у местных жителей оружия огорчило Иман.
— Я надеялась, что они выше этого.
— Разве есть народ, — спросил ее Хасан, — который выше этого?
Клаус хмыкнул.
— Будет, мне кажется, похоже на бисмарковские войны. Радио у них нет, но телеграф должен быть. Аэропланов тоже нет, но дирижабли меня бы не удивили.
— Как ты можешь так отстраненно говорить о войне? — набросилась на него Иман.
Но Клаус только пожал плечами.
— А как еще? — спросил он. — Нам остается только смотреть со стороны.
Ладаван, Янс и остальные промолчали.
Еще через день вернулся второй инобус со свежими продуктами и дополнительным снаряжением. Мизир извлек из груза богатые запасы химикатов, звуковой лазер и сканирующий электронный микроскоп.
— Полевая модель, — сказал он, устанавливая его, — а все же наконец у меня есть глаза!
Сунг осмотрел аэрозонды, шары для запуска в высокие слои атмосферы и счел их пригодными.
— Взгляд с высоты дает больше, — пояснил он и улыбнулся Мизиру: — Так что мне тоже приходится рассматривать очень малые объекты.
С Баширом и Халидом прибыла группа техников, которые под ревностным надзором Янса начали собирать сверхлегкую машину.
— Там спрашивали, можно ли уже выпускать другие команды, — рассказывал Хасану Башир.
— Нет.
— Но… я им сказал…
— Тебе не полагалось ничего говорить! — выкрикнул Хасан с такой яростью, что несколько голов повернулось к нему, а Башир съежился. Хасан сразу пожалел о своей грубости, но продолжал сурово: — В городе что-то происходит.
Он рассказал о восхождении Голубой Планеты, Аль-Азрак[7] и неожиданной военной активности батинитов.
— Новая звезда отмечает для них сезон джихада, — предположил Башир.
— Джихад — не сезонная охота, — упрекнул его Хасан, — Истинный джихад — борьба с собственным сердцем.
— Может, и так, — вставил Янс, подслушавший их разговор, — но если людям вздумалось повоевать, им любая причина хороша, — Он задумчиво разглядывал свою летающую машину, — Надеюсь, у них нет противовоздушной артиллерии.
Иман научилась различать батинитов.
— Они только кажутся одинаковыми, — сказала она, — из-за необычности, которая отвлекает нас от индивидуальных различий.
— Да, — кивнул Сунг, — как арабские завитушки. Все буквы выглядят одинаково.
— У батинитов в самом деле нет лиц, — напомнила им Иман, — но головы устроены определенным образом. Всегда одно и то же количество впадинок и антенн, и расположены они в одинаковом порядке…
— Меня это не удивляет, — вставил Мизир. — Часто ли люди рождаются с тремя глазами или с носом на месте уха?
— …Но размеры и расстояния между различными чертами так же различаются, как у людей. Мы ведь и узнаем друг друга по длине носов, расстоянию между глазами, величине ртов…
— И длине языков, — шепнул Баширу Янс. — Некоторые куда длиннее нормы.
— …Я выделила семьдесят три измерения для голов батинитов. Диаметр ямок; отражающие свойства желатинового заполнителя; длину выростов, размер и количество «лепестков», оттенок кожных чешуй…
— Не стоит перечислять все, — перебил ее Хасан.
— …И так далее. Все они слишком необычны, поэтому наше сознание их не регистрирует, но Разум способен измерять, отмечать и распознавать отдельную личность.
— А между двумя расами есть системные различия? — заинтересовался Мизир. — Мне приходило в голову, что у кобальтовых «лепестки» должны быть шире и чаще расположены, чем у лазурных.
— Так и есть! На носовых отверстиях.
Мизир кивнул. Он был доволен собой.
— Я догадываюсь, что это излучатели тепла, хотя до анатомических исследований уверенно сказать не могу. Если кобальтовые — тропическая раса, то для них важнее быстро отдавать излишки тепла. Ни у одного высокогорного вида в этой долине не оказалось выраженных лепестков — и ничего похожего. На такой высоте не приходится заботиться об излишках тепла.
— Еще одно доказательство, — заметил Башир, — что население города пришло из другой части мира.
Разум вылавливал нити смысла из клубка звуков, составлявших устную речь батинитов. Задача усложнялась существованием двух языков, каковые Разум объявил родственными в пятой степени и примесями десятков диалектов и арготизмов.
— Портовые жители, — указывал Клаус, — наверняка говорят на собственном языке. И воры, шепот которых мы иногда подслушиваем ночью.
— Какой там шепот, — возразила Иман. — Гудение, щелчки и причмокивания.
— Эти впадинки у них на головах, — размышлял Мизир, — барабанные перепонки. Удивительное устройство. Они так же мало приспособлены для речи, как губы и язык человека. Но их использовали, и они делают свое дело.
— Если они способны говорить двумя сторонами рта одновременно, — заметил Клаус, — то могли бы иной раз говорить одной стороной одно, другой — другое.
— Вот как полезно иметь запасные отверстия, способные издавать звуки!
Клаус пробормотал что-то еще и засмеялся собственной шутке, не понятной остальным, потому что сказано было по-немецки. Вообще-то она относилась к запасным отверстиям для издавания звуков.
Они ввели в Разум ропот толпы в ночь первого восхождения Аль-Азрака, и Разум выдал в ответ такую же невнятицу с отдельными выкриками: «Голубая планета/ встает/ поднимается/ и/возможно/ выражение страха и отчаяния». Это был еще не перевод, но намек на понимание.
Возможно, существовал и третий язык, беззвучный, потому что иногда они наблюдали собравшихся вместе батинитов, молчащих и тем не менее явно общающихся.
— Эти усики-антенны, — сказал Мизир, — улавливают запахи. На близком расстоянии они переговариваются запахами.
— Неэффективный способ, — фыркнул Клаус.
— Малая эффективность — признак естественного отбора, — доказывал свое Мизир, — да и сообщения могут быть очень простыми: «Беги! Сюда!»
— Нет, не запахи, — возразила Иман, — во всяком случае, не только запахи. Заметь, как они касаются друг друга, как поглаживают лепестки. Они общаются посредством прикосновений. — Она вызывающе вздернула подбородок, и никто не осмелился возразить, потому что она и сама часто обходилась прикосновениями вместо слов. — Ведь что такое рукопожатие, хлопок по плечу, — настаивала она, — или поцелуй?
Все сошлись на том, что поглаживание друг другу лепестков заменяет поцелуй. Иногда вместо поглаживания было короткое отрывистое касание.
— Вроде как чмокнуть в щечку, — сказал Янс.
Иногда это делалось явно напоказ. Иногда украдкой, со множеством предосторожностей. Что бы ни означало это движение, горожане часто прибегали к нему.
