— Ласковый народ, — сказал Башир.
Иман промолчала и взъерошила пареньку волосы.
Башир дистанционно пилотировал зонд, сопровождающий солдата, выбравшегося ночью в парк. На его лазурном теле была бледно-желтая мешковатая униформа местной армии, и Разум не сумел выделить никаких знаков отличия. Батинит ехал на шестиногой лошадке мимо заброшенных полей по гравийной дорожке, выводившей к ухоженному когда-то парку на холме. Оружия при нем не было.
Добравшись до ровной площадки, где горожане занимались спортивными играми, уступившими теперь место более воинственным упражнениям, солдат спешился и заговорил глухой барабанной дробью, напоминающей звук далекой дарбуки.[8]
Ему ответил другой барабанщик, и из рощицы местных кедров и тополей вышел высокий стройный батинит с кожей цвета кобальта. Двое сошлись и постояли немного, переговариваясь щупальцами верхних рук. Затем второй заговорил двумя голосами. Первый голос произносил: «Показывать/демонстрировать/проявлять — мне/этот/ — ты/представлять одно средство — настоящее время». Второй в то же время говорил: «Страх/ужас/ бежать-или-сражаться/ — я это средство — теперь и в дальнейшем». По крайней мере, так воспринимал их Разум.
— Какие же нужны уши, — восхитился Башир, — чтобы разбираться в этом дуэте.
Солдат отвечал таким же двухголосием. «Проявлять/показывать — это/то средство — еще нет» и «это (мн.) — отчаянное решение/убежище (?) — теперь и в дальнейшем».
Кобальтовый принес корзину и, открыв ее, стал доставать тарелки с зерновой кашицей и бобами — излюбленным батинитами угощением для пикников. Земляне прозвали его «батинитским силосом». «Ешь/принимай — этот предмет/вещь — ты/это средство — прошедшее время».
Солдат тоже захватил угощение: густую желто-зеленую жидкость в грушевидных бутылочках, крышки с которых он сорвал маленьким инструментом. Оба сняли с себя верхнюю одежду — сложная процедура, когда четыре руки приходится извлекать из четырех рукавов, — открыв таким образом ротовые отверстия на туловище.
— Интересно, съедобно ли это для людей? — заговорила Иман. Она стояла за спиной Башира, глядя через его плечо. — Новый экзотический вкус… — спрос на такие вещи неизменно возрастал. Возрождение, новые открытия. Искусство, литература, песни, наука… Все старое обновлялось, и новое заглатывалось не жуя.
— Я экстрагировал сок масляной травы, — сказал Мизир, пивший с Ладаван и Клаусом кофе за высоким столом, — но еще не разобрался, что получилось: напиток или горючее. Янс не позволил мне залить его в бак своей машины и пить тоже отказался.
Все рассмеялись, а Клаус кивнул на крошечную чашечку в руках Мизира, содержимое которой тот изготовил по турецкому рецепту:
— Выпил бы сам, какая тебе разница?
— Кофе, — величественно ответствовал Мизир, — не просто вода, в которой искупалась пара кофейных зерен. — Захватив чашку, он отошел от стола и присоединился к Баширу с Иман. — Хасан? — спросил он, оттопырив губы для глотка.
Иман покачала головой:
— Он всегда осторожничает с новыми мирами.
Мизир переключил внимание на экран, где солдат погладил щупальцем лепестки на голове кобальтового и вдруг запустил это щупальце в собственный рот.
— Это еще что? — Он поставил чашку на блюдце и склонился к экрану.
— Новый вид поведения, — обрадовалась Иман и вытащила из-за пояса блокнот. — Башир, дай мне номер файла загрузки этого зонда. Я хочу потом еще просмотреть. — Она ввела номер, названный юношей, и стала выписывать стилосом завитушки на чувствительном экранчике. — В ротовое отверстие… — Она недоуменно замолчала.
— Что же это значит?
Ответить Баширу не сумел никто.
Обычно батиниты питались, зажав ложку или острую палочку в верхней руке, чаще всего в левой. Иногда, очень редко, брали пищу прямо средней рукой — обычно правой. («Взаимодополняющая право- леворукость», — назвал это явление Мизир.) Однако двое батинитов под двулунным ночным небом оставили ложки своим неуклюжим нижним рукам, в то время как тонкие чувствительные щупальца их верхних рук переплетались, подобно змеям.
Затем кобальтовый ввел щупальце прямо в ротовое отверстие лазурного. Солдат неподвижно застыл и медленно отставил в сторону миску с «батинитским силосом». Его щупальца поглаживали второму обонятельные рецепторы и отрывисто касались впадинок на голове. Мизир, как зачарованный, впился взглядом в экран, тщательно отмечая порядок прикосновений. Иман тоже делала записи, но с другой целью.
Большой нижней рукой солдат обхватил второго за туловище и нежно потянул в сторону, так что два тела полностью разошлись.
— Смотрите, что это? — вскрикнул Башир. — У солдата во рту?
— Может, «язык»? — предположил Мизир. — Посмотрите, какой блестящий. Наверняка, слизистое покрытие. Пищеварительный орган?
Иман задумчиво взглянула на него:
— Ты думаешь?
Она снова повернулась к экрану и уже не отрывалась от него. Даже наклонилась, опершись руками на плечи Башира.
Когда рты батинитов соприкоснулись, тот заговорил:
— Да они целуются!
— До сих пор мы не наблюдали таких поцелуев, — усомнился Мизир. — Только короткие поглаживания лепестков.
— Думается, это посерьезнее, чем поглаживания, — сказала Иман.
— Какой долгий поцелуй, — сказал Башир.
— У человека рот и язык — самые чувствительные органы, — напомнила она ему, — за одним исключением.
Чуть раньше к ним подошел Хасан, заинтересовавшийся толпящимися перед экраном зеваками. Теперь он вдруг твердо приказал:
— Отключите этот экран.
Баширу понадобилась секунда, чтобы понять:
— Так они не целуются! Они… то есть… — Он погасил экран и повернулся к Иман: — Ты знала!
Но она уже смотрела в глаза Хасану.
— Ты прав, — сказала она, — они имеют право на уединение.
Клаус с Ладаван присоединились к остальным.
— Что стряслось? — спросил техник.
Иман ответила ему, не сводя взгляда с Хасана:
— Готовится война, нечто вроде джихада, и эти двое, которым, может быть, больше не придется свидеться, улучили драгоценную ночь друг для друга.
— Не понял, — сказал Клаус.
Ладаван объяснила ему:
— Солдатик прощался со своей милой.
Мизир возразил:
— Мы не можем знать, кто из них «он», а кто «она». Может, оба ни то и ни другое или пол меняется со временем. У грибов…
— Да в геенну твои грибы! — Иман отвернулась наконец от неподвижного Хасана и зашагала к своему шатру.
Мизир недоуменно посмотрел ей вслед, потом повернулся к Хасану и продолжил:
— В самом деле, я должен изучить процесс. Этот «язык» может оказаться…
