подвергались во все время царствования Николая I.
Последняя категория, то есть неоседлые мещане рассматривались как бродяги и их надо было подвергнуть тяжким карам. К этой категории можно было отнести 70 процентов русских евреев, то есть около двух миллионов человек. Подобно преступникам они должны были лишиться всяких прав.
В разряд купцов могли быть зачислены только арендаторы помещичьих предприятий и купцы, записанные в гильдии. Землевладельцев евреев было весьма мало. Ремесленников, правда, было очень много, но никто из них не имел свидетельства о знании ремесла. Они не состояли в цехах и поэтому официально не считались ремесленниками. Вся огромная масса, как раввины, синагогальные служащие, резники, мясники, меламеды, приказчики, посредники, извозчики, чернорабочие и тому подобные должны были быть зачислены по этому законопроекту в бродяги.
За первыми четырьмя разрядами сохранились бы все права и преимущества, какими они пользовались до издания закона, на основании общих узаконений о евреях. Мещане же неоседлые, как не занимающиеся производительным трудом, должны были подвергаться различным ограничениям, в том числе усиленной рекрутской повинности. И в этом страшном законе высшие сферы России видели единственно возможное решение «еврейского вопроса»!
Страшной угрозой навис «разбор» над евреями, но из-за его грандиозности приведение в исполнение этого закона откладывалось из года в год.
Было предписано, чтобы в четырехмесячный срок, то есть до 1 апреля 1852 года, принадежащие к терпимым разрядам предъявляли местным властям документы о своем состоянии. Не сделавшие этого будут зачислены в пятый — преступный разряд «неоседлых мещан».
За этот короткий срок огромное большинство не успело представить документ, а потому правительство дало отсрочку до осени 1852 года, но и к этому сроку «разбор на разряды» не был окончен.
Правительство уже стало готовить ряд суровых мер против «тунеядцев», вплоть до полицейского надзора и принудительных работ. За выработкой репрессивных мер и застигла законодателей Крымская война. Она и отвлекла внимание правительства от войны с евреями.
Еще в 1843 году, когда вопрос о «разборе» разбирался в «Еврейском комитете», генерал-губернатор Новороссийского края граф Воронцов выступил против подобной сортировки евреев на полезных и бесполезных. Он назвал проект диким и «кровавой операцией над целым классом людей». Граф Воронцов доказывал, что «мера сия вредна и жестока», но проект продолжали разрабатывать. Председатель «Еврейского комитета» Киселев циркулярно сообщил в 1845 году генерал-губернаторам, что, упразднив кагалы, «поддерживавших особенную самобытность евреев», настала пора осуществить меры «обращения евреев к полезному труду». Из мер «культурного» воздействия было решено запретить ношение еврейской одежды, пейсы и бороды.
Если все законопроекты относительно евреев были трагичны, то запрещение носить специфическую одежду привнесло с собой и комический элемент. Но то был смех сквозь слезы. Секретная записка представленная комитету, указывала, что одежда евреев отделяет их от прочего населения и что «сие вредное отличие в одежде кладет резкую черту между коренными жителями и евреями и, так сказать, отталкивает их, как народ презренный, от всякого общения с христианами».
Борьба началась с того, что ввели налог за право носить длинный до пят лапсердак. Одновременно дали знать, что с 1850 года будет решительно запрещено одеваться по-старинке. С вопросом о платье власти связали также запрещение носить бороду и пейсы. Евреи не придавали этому большого значения, но начальство не шутило. Не подчинившихся распоряжению стали таскать в стан и там бесцеремонно отрезали полы лапсердаков на аршин и более Административное преследование касалось и евреек: с них срывали чепцы, чтобы убедиться, не бреют ли они волосы на голове после выхода замуж, как того требовал обычай. Низшая власть вела себя непристойно и разгульно в этом преследовании.
В своих воспоминаниях о сороковых годах прошлого века общественная деятельница П. Ю. Венгерова, рассказывая о том, как! выполнялся указ о запрещении еврейской одежды, описывает сцену, которую ей пришлось наблюдать в Брест-Литовске. Полицейский увидел еврея, пришедшего на рынок, в длинно-полом кафтане. Он прежде всего накинулся на него с бранью, потом, подозвав к себе на помощь другого полицейского, велел дрожащему от ужаса еврею стоять не двигаясь, вынул из кармана постоянно имевшиеся в то время у полиции большие ножницы, и оба блюстителя закона принялись приводить свою жертву в «культурный» вид. Одним махом ножниц были отрезаны обе полы его длинного кафтана, который превратился в нечто вроде фрака, затем с него сорвали шапку и обрезали длинные ушные локоны, причем ножницы так близко коснулись уха, что несчастный крикнул от боли и испуга. После этого полицейские отпустили его, и толпа долго хохотала над его жалким, уродливым видом. Для избавления от подобных унижений приходилось давать взятки грозным становым, и на некоторое время безобразия прекращались. К обрезанным лапсердакам пришивались новые полы, и не беда если за неимением того же материала пришиваемые лоскуты были иного цвета. Бороды и пейсы со временем сами отросли и все пошло по- старому. А когда, как евреям казалось, законы являлись подкопом под их веру — «гзейрас-шмад», — они, по своему обыкновению, в таких случаях назначали пост и горячо молились и, по обыкновению же, без всяких результатов.
Принимая меры к изменению быта, правительство обратило внимание и на ранние браки. Оно решило воспретить раввинам венчать юношей, не достигших 18-ти, а девиц — моложе 16-ти лет. По черте еврейской оседлости распространился слух, что в готовом к обнародованию «Положению о евреях» 1835 года имеется страшный закон, в котором устанавливается минимальный возраст для вступления в брак. Зная по опыту, что надо опасаться всякой новой правительственной меры, напуганным евреям мерещилось, будто правительство имеет в виду стеснить свободу браков, а это значит посягать на догмат веры — множиться и плодиться. Кроме того, утверждали слухи, правительство стремится увеличить количество холостой молодежи для усиления рекрутской повинности.
В сравнении с этой страшной перспективой все невзгоды и лишения, все несчастья ничего не значили. Борьба за хлеб насущный, все другие заботы исчезли перед заботой о спасении своих детей. Рождения мальчиков совсем перестали регистрировать. Еще с младенческого возраста их стали одевать в платья и носили они женскую одежду до 12, 13-ти лет, когда можно будет женить. Иные родители спешили обвенчать своих мальчиков в еще более раннем возрасте и тем избавить их от возможной опасности.
Это время массовых браков, совершавшихся с лихорадочной поспешностью и вызванных исключительно страхом стать рекрутом в 10—12 лет, получило в народе название «бэола» (переполох, паника). То было время печальных свадеб, когда малолетних вели под венец без музыки, без приглашенных гостей. А после бракосочетания десятилетний «муж» продолжал учиться в хедере, а малолетняя «жена» — играть в куклы. В скором времени все еврейское мужское население оказалось женатым.
В эпоху «бэола» происходило и много комичного, но вряд ли находились желающие смеяться.
Случилось однажды, что какой-то отец ввиду грозившей опасности поспешно затащил с улицы своего сына, переодетого девочкой, чтобы немедленно совершить над ним венчание с дочерью соседа. По окончании брачной церемонии родители мальчика с ужасом заметили, что второпях они обвенчали не своего сына, а какую-то девочку, одетую в такое же платье, как и их сын. Но родителям вовсе было не до смеха: в это самое время прибежали с известием, что сына схватили на улице ловцы.
Это помрачение умов было недолгим, но время повальных бракосочетаний было долго памятно из-за последовавших массовых разводов в течение многих лет.
Реформа, предусмотренная «Положением», нашла также необходимым обратить евреев к общественно-полезному, производительному труду. Практически это означало превратить значительную часть евреев в землепашцев. С этой целью в Херсонской губернии были созданы 8 земледельческих колоний. Для привлечения колонистов были объявлены льготы: аннулировали старые податные недоимки и освобождали от рекрутской повинности на 25 лет, а от податей — на 50 лет.
По еврейским городкам и местечкам пошли разговоры о выгодности поселения в колонии. Вдобавок, создание земледельческих колоний совпало с изгнанием из деревень. Изгнание шло в таком темпе, что не успевших выбраться добровольно, гнали силой. Мольбы об отсрочке были напрасны, и евреев
