– Вот видите, – улыбнулся Романов. – Ему – простой русской, а мне – коньяка. Интересно, почему это.
– Потому что вы если не на Парнасе, то где-то около. И потому вам – коньяк, – сказал Шарыгин. – И позвольте мне тост. – Он повернулся к Багрию. – Ваш любимый, Андрей Григорьевич. За все доброе и хорошее!
– Будьмо! – сказал Багрий.
– Хороший тост «будьмо»: короткий, но емкий.
Они выпили.
Романов ел с аппетитом. Лицо его лоснилось от жары и удовольствия.
– Ну до чего же хороша уха, – похвалил он. – Не знаю только, можно ли мне такую острую. Вадим Петрович обнаружил у меня какой-то гастрит в желудке.
– Он только и бывает в желудке – гастрит, – заметил Шарыгин. – Но вы ешьте спокойно. Ну что тут? Рыба – это не только белки, но и фосфор. В леке – лук, чеснок и перец. Лук и чеснок – это витамины и фитонциды, а перец продлевает жизнь. В одном ауле на Кавказе ученые обнаружили невероятный процент столетних стариков. Заинтересовались. Оказывается, там употребляют огромное количество перца.
– Если так, я позволю себе еще немного вот этого снадобья, – сказал Романов и пододвинул к себе чашку с леком.
Шарыгин налил по второй:
– Кому тост?
– Позвольте мне, – поднял рюмку Романов. – Предлагаю выпить за здоровье жены Тараса Игнатьевича, – он поднял свою рюмку еще выше и провозгласил: – Здоровье Валентины Лукиничны! Кстати, как она там?
– Я сегодня был в отделении чуть свет, – сказал Шарыгин. – Ей лучше.
– Вот и слава богу, – сказал Романов. – Так давайте, значит, за ее здоровье!
После обеда Романов сказал, что хочет немного посидеть возле красного камня, у воды, там прохладнее.
Когда он ушел, Андрей Григорьевич спросил:
– Как Валентина Лукинична все же?
– Худо. Дежурила эта дура, Ванда Николаевна. И вот во время приступа она распорядилась впрыснуть Валентине Лукиничне морфия. И сестра, как назло, новенькая: Зиночка захворала, так нам вместо нее из хирургического дали. Вот она и вкатила, да еще двойную дозу. Еле отходили. Хорошо, что Галины Тарасовны не было. Такого приступа я еще не видел. – Он вздохнул. – Хотя бы конец скорее, что ли.
– Вы об этом уж про себя, пожалуйста, – сказал Багрий.
– Так она же совершенно безнадежна.
– Это слово я давно – еще в молодости – выбросил из своего лексикона.
– Но вы ведь понимаете, что она обречена?
– И это слово я давно выбросил.
– Знаю, но она обречена.
– Не будем об этом, – попросил Багрий.
– Хорошо, не будем. Да не расстраивайтесь вы, Андрей Григорьевич. И по поводу вчерашнего собрания тоже не стоит волноваться. Людмила Владиславовна была в дурном расположении духа. У нее такие неприятности из-за этих историй болезни… Я промолчал, чтоб не подливать масла в огонь.
– В этом есть здравый смысл, пожалуй, – не подливать масла в огонь. Я понимаю, – согласился Багрий.
– А мне показалось, что вы расстроились вчера.
– Если откровенно – расстроился.
– Неужели вы не знаете нашу Людмилу Владиславовну? Пошумит и успокоится.
– А если не успокоится?
– Тогда я вмешаюсь.
– Как председатель месткома? – в голосе Багрия прозвучала уже откровенная насмешка.
Шарыгин выпрямился.
– Нет, – произнес он решительно, – как сослуживец, как ваш ординатор. Как ваш ученик, наконец.
– Вот за это, последнее, – спасибо.
С реки донесся веселый гомон и плеск. Вадим Петрович прислушался. Потянулся до хруста в суставах.
– Пойти искупаться, что ли? Жарища!
– Да, жарко, – согласился Багрий.
– Пошли вместе? А?
– Я посижу с Иваном Семеновичем. Потом в ерике и искупаюсь.
