Вадим Петрович был моложе и значительно привлекательнее молчаливого, на первый взгляд даже несколько угрюмого Гармаша.
На свадебный вечер Шарыгин все же пришел. И подарок принес. Дорогой. Массивные настольные часы на толстой, из голубого в золотых прожилках мрамора, подставке.
– Мне сказали, что такие часы приносят счастье молодоженам, – произнес он, вручая подарок Галине.
– Господи, какая тяжесть, – сказала Галина и попросила Шарыгина поставить часы на письменный стол.
И букет он принес самый большой и самый красивый. И тост произнес такой – всех поразил.
«Умеет себя преподнести», – подумал тогда Багрий о Шарыгине.
С ним было интересно. У него всегда была в запасе какая-нибудь увлекательная новость. И умел он ее рассказать, как никто другой. Даже анекдот он умел рассказать так, что приятно было слушать. Все знали, скабрезных анекдотов Вадим Петрович рассказывать не станет. Да, Багрий всегда был рад ему. И когда тот приходил за какой-нибудь уникальной книгой, какая была только в библиотеке Багрия, или сыграть партию в шахматы, или так просто посидеть, поболтать о разном. Но сегодня приход Вадима Петровича не очень радовал. «Не имел он права вчера молчать. Не имел», – думал Андрей Григорьевич. Он попробовал лек, прибавил чуточку соли и опять попробовал. Ну, теперь, кажется, хорошо, можно и стол накрывать.
28
Он решил накрыть стол на веранде, там не так жарко. Достал скатертенку, расставил приборы, желтые в цветочках глазурованные глиняные миски и деревянные красные, в цветочках – ложки. Уха только из таких мисок хороша, и ели ее деревянными ложками. И бутылку «Экстры» поставил: уха без водки – не уха. Вышел на порог, кликнул гостей:
– Завтракать пора, друзья мои!
– Сейчас, искупаемся только, – сказал Шарыгин.
Они вернулись минут через десять, освеженные, жизнерадостные.
– Мы успели все междурядья поскородить, Андрей Григорьевич, – сказал Романов.
– Спасибо, – поблагодарил Багрий.
– Чудесная усадьба у вас, – продолжал Романов. – Не усадьба, а, как сказал бы восточный поэт, мечта ночей бессонных. Яблонька, что в углу, просто чудо как хороша!
– «Оксанка»? – тепло улыбнулся Багрий. – Она в этом году много даст: видели, сколько завязей?
– «Оксанка»?.. Не знал, что такой сорт есть – «оксанка».
– Это я привой у Тараса Игнатьевича взял, к саженцу. – И он коротко рассказал историю знаменитой яблони Бунчужного.
На Романова эта история особого впечатления не произвела. Он слушал, иронически улыбаясь.
– Подумать только, такой титан – и вдруг этакая сентиментальность.
Глаза Андрея Григорьевича сразу похолодели.
– Вы, по-видимому, не расположены к Тарасу Игнатьевичу, – сухо произнес он, – но я его очень уважаю, и вообще это близкий мне человек.
– Простите, дорогой Андрей Григорьевич. Тысячу раз простите. Я на минуту забыл о великом законе гостеприимства: ваш друг – мой друг. Бога ради, простите.
– Давай сюда уху, Вадим Петрович, – обратился Багрий к Шарыгину. И к Романову: – Прошу за стол, Иван Семенович.
– Одну минуточку. – Романов шагнул в комнату, достал из портфеля бутылку коньяку, вернулся на веранду. – Позвольте, дорогой Андрей Григорьевич, и нашу лепту внести. – Он поставил бутылку на стол рядом с водкой, вскинул руки, громко прищелкнул пальцами: – Ереванский! Марочный!.. Высший сорт!
– Не слишком ли много на троих? – спросил Багрий, косясь на бутылки.
– А мы – по вашему закону, Андрей Григорьевич: никто никого не принуждает, не удерживает, каждый пьет, сколько хочет и сколько может.
В дверях показался Вадим Петрович с котелком в руках.
– Куда прикажете? – спросил он.
– Вот сюда, – указал Багрий на тарелку, стоящую посреди стола.
Шарыгин поставил. Андрей Григорьевич потянул носом и направился к выходу.
– Куда вы? – спросил Шарыгин.
– Костерик-то мы не залили – дымком тянет.
– Я сам, Андрей Григорьевич. И у стола я сегодня буду за хозяйку.
Он легкой походкой вышел и тут же вернулся, подошел к столу, снял крышку с котелка. Веранда заполнилась ароматом ухи.
– До чего же хорошо пахнет, – сказал Романов.
– Двойная, рыбацкая. С оттяжкой, – тоном знатока произнес Шарыгин. – Вам чего налить?
– Водки, – сказал Багрий. – Люблю простую русскую водку. А Ивану Семеновичу – коньяка. Пожалуйста!
