тебя предостеречь».
Сначала лев посмотрел на него с явным недоверием, потом почувствовал себя польщенным, потом впал в ярость:
«Что это значит? Что он здесь потерял? Где прячется незваный пришелец?»
«Я бы мог указать путь вашему величеству…»
«Прекрати болтовню и веди меня!»
Длинноухий послушно потрусил вперед, привел льва к выложенному кирпичом источнику и с невинной миной заявил:
«Он прячется внутри».
Лев тотчас же бросился вперед, наклонился над краем и вытаращил глаза на себя, точнее, на свое отражение в воде. Яростно рявкая, он прыгнул на бортик источника – в ответ оттуда зарычало эхо, – повернулся к зайцу и с царственным пафосом в голосе произнес:
«Царь может быть только один, и это я».
Громко рыча, он бросился на мнимого соперника, то есть на самого себя, ушел под воду – и утонул.
Рибейро выслушал рассказ с явным удовольствием, некоторое время помолчал, раздумывая, а потом сказал:
– Моя любимая поговорка – подобное стремится к подобному – относится и к гибели, здесь в прямом смысле слова. И кое-что еще: заяц, первоначально бывший в тупиковом положении, в конце концов побеждает своего минотавра, заманивая его в зеркальную ловушку. Триумфальный исход.
– Для льва не совсем триумфальный, – возразил Мануэл. – И возможно, не всегда в конце должна быть смерть.
– Но ведь жить – это значит или есть, или быть съеденным. Все остальное – нянюшкины сказки.
– Я думаю по-другому. Взгляд в зеркало, может быть, таит в себе большие опасности, чем просто смерть, иные разрушения, которые разъедают и изнуряют душу.
– А что это за история? – Рибейро с любопытством посмотрел на своего визави.
– Это наполовину… – Мануэл замялся. – В общем, эта история осталась незаконченной.
– У арифметика не бывает нерешенных задач, – заявил Рибейро и настойчиво повторил свой вопрос.
– Да что я знаю, – ответил Мануэл подавленно. – Это всего лишь сказка, сон, выдумка. Мой дед никогда раньше ее не рассказывал, и я почти забыл ее.
В голосе Мануэла вдруг зазвучало упрямство. Он знал, что лжет, и знал также, что его учитель заметил это.
«Пожалуй, – подумал Рибейро, – тут сердечная рана». И потянулся к трубке. Голубовато-лиловое табачное облако повисло в тишине предсумеречных часов.
– Начались каникулы. Ты собираешься на все это время остаться в Коимбре? – спросил он, чтобы сменить тему. – Что ты будешь делать?
Мануэл пожал плечами.
– Понятия не имею, – пробормотал он печальным голосом.
– Я думаю уехать на некоторое время, – сказал Рибейро, – хочу навестить одного из старых знакомых. Он тоже профессор математики, несколько лет преподавал в Париже, а теперь живет в Порту.
Мануэл прислушался.
– Вы поедете в Порту?
– Да, – ответил Рибейро и подивился смущению в голосе Мануэла, – я уеду на следующей неделе.
– Мне очень жаль, – сказал Мануэл, – но Порту пробуждает во мне смешанные чувства.
– А не хочешь ли ты сказать, кто виноват в этом? – задал Рибейро встречный вопрос.
– Никто, – ответствовал Мануэл, – и это тоже не тайна. Тем не менее до сегодняшнего дня никто не знает об этом.
– Старая любовь…
– В известной мере. – Мануэл печально улыбнулся, не мог не подумать о Марии и своем деде, а потом сказал: – За несколько дней до смерти Мигел Торреш да Силва отправился на паруснике вниз по Дору к Порту, чтобы продать там несколько бочек своего лучшего вина.
Рибейро молчал. Затем через некоторое время осведомился:
– А ты, когда ты в последний раз был в Порту?
– Много лет назад.
– Тогда поехали вместе, если хочешь. Я знаю маленький постоялый двор, где ты сможешь жить за умеренную плату.
Мануэл ошеломленно посмотрел на него. На это он не рассчитывал. Его чувства колебались между благодарностью и сомнением.
– Ответь мне завтра. Я буду рад, если мне не придется путешествовать в одиночку.
– Я поеду с вами, – внезапно твердо сказал Мануэл. – Благодарю вас за приглашение.
Мануэл записал все, что ему пришло на ум. Потом с досадой смял бумажный листок, сунул его куда-то и отправился бродить по ночным переулкам.
Заметив бредущую навстречу парочку пьяных, с трудом держащихся на ногах, он спрятался в темноту подъезда какого-то дома. «Не поддаваться ничему, что обрушивается на меня, и прежде всего досаде». И он пошел дальше, но теперь уже домой.
– Такое впечатление, что у тебя в университете сверхурочные занятия. Что можно изучать вплоть до глубокой ночи? – с иронией спросила Мария, когда Мануэл вошел в комнату. Как громом пораженный, застыл он в проеме двери. Она, улыбаясь, пошла ему навстречу, закрыла дверь и бросилась ему на шею. Оцепенение, охватившее Мануэла, постепенно отпустило. Оба долго стояли молча, крепко обнявшись.
– Но… как ты вошла сюда?
– Не бери в голову. Ночью все кошки серы. А что делал ты?
– Профессор Рибейро пригласил меня на шахматную партию на свою «охотничью вышку». А кроме того, я не особенно торопился…
– Не торопился, когда я тебя здесь ждала?
Мануэл нежно прижал Марию к себе и тихо прошептал:
– Если бы я знал, что ты придешь…
– Сюрприз удался?
– Ущипни меня! Скажи, что это не сон!
– Я не щипцы, – сказала Мария и поцеловала его.
Они сели на кровать. Мануэл захотел все знать, и Мария рассказала: как они прибыли в Порту, как Жозефа внезапно начала кашлять и вызванный врач определил тяжелое воспаление легких. Не прошло и недели, как ее уже несли к могиле. Всех охватила великая печаль – Жозефа была членом семьи, почти тридцать лет она верно служила нам. Она была доброй, а иной раз и строгой душой дома.
Потом Мария рассказала, как она должна была заботиться о двух своих младших братьях, как все более чем когда-либо ждали возвращения отца, а она вела долгие разговоры с матерью, и обе многое узнали друг о друге.
– Да, я ей все о тебе рассказала. Она выслушала это с печалью, не из-за тебя, а потому, что она хорошо знает отца… но все же, может быть, и не так хорошо.
Мария задумчиво улыбнулась и продолжала:
– Он вел себя иначе, чем обычно, когда вернулся из путешествия. То ли смерть старой Жозефы, то ли что-то случилось во время его поездки, я не знаю, но он стал задумчивым, как бы погруженным в себя. По вечерам он сидел с моей матерью в саду, они часами разговаривали друг с другом. В последующие дни они стали подыскивать новую экономку, наконец узнали об одной не очень молодой женщине, чей муж погиб во время шторма в Гибралтаре и чей единственный сын отправился в Америку, нанявшись на корабль юнгой.
