– Тогда ты давным-давно был бы уже мертв и обрел бы тот покой, к которому так стремишься! – прокричала в ответ Эллен. – Да, я уже давно жалею о том, что спасла тебе жизнь! Я сделала это только ради Милдред, потому что боялась, что она не переживет твоей смерти. Если бы я знала, что она все равно умрет, я бы предоставила случаю решить твою судьбу. Ты бы сгнил заживо! – Эллен расхохоталась. – Мне только сейчас стало ясно, что это было бы справедливо, гнилая твоя душонка! Как жаль, что я не осталась в Нормандии, и мне пришлось сидеть у смертного одра Милдред! И как я могла поклясться, что выйду за тебя замуж? Ты жестокий и неблагодарный человек!
– Неблагодарный? – повторил Исаак. – Я что, должен быть благодарен тебе за то, что ты держала мою руку, когда ее отрезал лекарь? Да никогда, никогда я тебе этого не прощу!
– Я тогда это еле вынесла, Исаак. А теперь я не могу выносить тебя! Я тебя ненавижу! Меня каждую ночь преследуют кошмары, я слышу звук, с которым пила касалась твоих костей. Я до сих пор чувствую запах гнилого мяса! Ты – себялюбивый дурак, Исаак! У тебя моему мальчику нечему научиться! – Эллен повернулась к Уильяму. – Пойдем, тетя Роза перевяжет тебе палец, – сказала она мягче, чем обычно, когда разговаривала с сыном.
Взяв ребенка за руку, она повела его в дом.
Исаак бушевал так, что слышно было во всей округе.
– Он ведь не всегда такой, – сказал Уильям, глядя на мать.
– Я ничего не хочу об этом слышать! – Эллен втолкнула сына в дом.
Через несколько дней после этого случая Уильям незаметно прокрался к холму, где сидел Исаак.
– Чего тебе? – раздраженно спросил кузнец.
– Ничего. Я просто хотел немного с тобой посидеть, – ответил Уильям, садясь рядом.
– Твоей матери это не понравится, – буркнул Исаак.
– Она об этом не узнает. Она же в кузнице.
Некоторое время они сидели молча. Уильям сорвал три травинки и стал плести из них косичку.
– Ты теперь боишься вырезать по дереву? – как бы невзначай спросил Исаак.
Уильям кивнул.
– Не надо бояться. Ты ведь теперь знаешь, насколько это опасно. Нужно чувствовать нож, помнить, что он острый, и правильно его держать. Одну и туже ошибку дважды не повторяют.
– Дядя Исаак! – Уильям обратил на него взгляд своих огромных глаз.
– М-м?
– Можно у тебя кое-что спросить?
– М-м!
– Что случилось с твоей рукой? Почему ее нужно было отрезать?
Исаак почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Он задохнулся и долго не мог ничего сказать, но Уильям терпеливо ждал.
– Петер оставил щипцы возле горна. Они были горячими, но я об этом не знал. Я взялся за них рукой и обжегся.
– Почему же ты сердишься на Бога и на мою маму, а не на Петера? – удивился Уильям.
– Щипцы лежали слишком близко к горну. Я должен был догадаться, что они горячие. Кроме того, я продолжал ковать, вместо того чтобы поберечь руку. У нас было много работы и нужны были деньги. – Голосу Исаака по-прежнему был хриплым, но говорил он уже не так напряженно.
– Я тоже когда-то буду таким как ты, дядя Исаак! – уверенно сказал Уильям. – У меня, конечно, две руки, но взгляни на мою ногу: я ведь тоже калека!
Уильям сказал это так спокойно, что у Исаака волосы встали дыбом.
– Я запрещаю тебе говорить такое! – возмутился он. – Ты не калека, а что касается твоей ноги… – Исаак осекся и посмотрел на ноги Уильяма. – Дай-ка мне твой башмак!
Уильям снял деревянные башмаки.
– Который?
Исаак взял башмак, сделанный для искалеченной ноги, и внимательно его осмотрел, а затем поднял ногу мальчика.
– По-моему, она немножко выровнялась. Может быть, это действительно помогает! – Виду Исаака был довольный.
– Жан говорит, что я всегда должен носить эти башмаки. Но мне в них так больно! Я их часто снимаю и хожу босиком, когда никто не видит, – признался Уильям.
– Это меня очень огорчает! – Исаак покачал головой.
– Почему? – с любопытством спросил Уильям.
Он так давно мечтал хоть о капле внимания со стороны дяди, а теперь он получил его сполна!
– Ты, конечно же, об этом не помнишь, но мы вместе с Жаном сделали тебе первый башмак, чтобы твоя нога выпрямлялась, – пояснил Исаак.
– Но ведь на самом деле все равно, какой она вырастет. Так мама говорит.
– Я думаю, что твоя мама не права.
