Каринэ Фолиянц
А я люблю женатого
Моим дорогим родителям – маме, Римме Сергеевне и папе, Альберту Евгеньевичу – с любовью.
А я люблю женатого
Киноповесть
Двадцать ноль-ноль. Как ненавидит она стрелки часов, достигшие этой отметки! Двадцать ноль-ноль. В это время он всегда покидает ее. А ей остается только выскочить вслед за ним в прихожую, улыбнуться, поцеловать, ласково – беспечно сказать «до завтра». И в этом «до завтра» вопрос – будет ли оно, это завтра? Дверь захлопывается. Он выходит на улицу. Садится в свой автомобиль, отправляется к своей семье. А ей остается одно – глядеть вслед и потом плакать.
Поздно они встретились. Ему сорок. Ей тридцать пять. Восемнадцать лет он прожил с женой, которую знал с детства (учились в одном классе). У него тринадцатилетняя дочь. Налаженный быт. Хорошая работа. И в придачу ко всему – она. Очень желанная, но с точки зрения здравой логики – совершено ненужная. Роман длится год. Они любят друг друга так страстно, как это бывает только в юности. Но, кажется, жена догадывается об их романе. Нет, уже знает… Поэтому «будет ли завтра?» – вопрос не праздный.
Сегодня еще светло, а Олег уже торопится.
– Пора! – говорит он и встает с дивана, молодой, спортивный, подтянутый.
Она… Не то чтобы яркая красавица. Просто ни на кого не похожа. Тонкая, точно струна, хрупкая, точно юная девушка. Первое, что обращает на себя внимание в ее облике – глаза, грустные, светлые, удивительные глаза. Лариса – художник. И здесь, в мастерской, все наполнено ею. Здесь так светло, уютно, обжит каждый уголок. Повсюду ее картины, красочные, праздничные. Психологи говорят: творчество – это компенсация того, что не дано человеку судьбой. Может быть, Ларисе не хватает праздника в жизни?
– Олег, мне надо тебе кое-что сказать… – начала было Лариса, кутаясь в вязанную шаль.
Но Олег спешит.
– Может, потом? Я же говорил, мне сегодня надо пораньше. Лариса, прости. Я очень виноват перед тобой. Прости…
Он знает, что виноват. Что забирает ее тепло и время и ничего не обещает взамен. Но ведь ей, похоже, это нравится?
– Прости…
Он ждет, что она скажет: «Ну за что же «прости»? Ему так противно быть виноватым!
И она говорит:
– За что? За что тебя прощать?
Он глубоко вздыхает, как кающийся грешник. Олег и впрямь кается. И ест себя. Грызет. Потому что разрывается на части и ничего не может решить, ничего не может поделать.
За все прости…
Он все не решается уйти. Он любит эту мастерскую. Яркие картины. Гитару на стене, на которой оба играют и поют часто на два голоса. Он любит эту женщину. Ее молчаливость и застенчивость. Ее тактичность, мягкость. Она никогда не ставит вопрос ребром – или я, или семья. Никогда не напоминает ему о его вине. О том, что в двадцать ноль-ноль он неизменно покидает ее дом.
Сегодня он уходит раньше.
– Хочешь, кофе тебе сварю перед уходом, – говорит Лариса.
– Да, очень хочу! – радуется Олег возможности еще десять минут побыть с нею. А потом мрачнеет как туча. – Ты знаешь, мне кажется… Мне кажется, что она о чем-то догадывается.
Лариса смотрит на него, потом опускает глаза.
– Кто догадывается?
– Татьяна… – тихо произносит Олег имя жены, непроизносимое прежде.
А в это же самое время жена Олега, Татьяна, нервно ходит по комнате и говорит по телефону с подругой Ниной. Татьяна ненамного старше Ларисы, но к своим сорока годам утеряла хрупкость. Достаточно ухожена, хорошо одета. Ее можно было бы назвать привлекательной, если бы не выражение лица. Она всегда и во всем хочет быть первой – госпожой и хозяйкой. Даже говорит, как прирожденные начальник, лидер. Если, не дай Бог, ситуация выходит из под контроля она превращается в фурию. Вот и сейчас фурией носится по дому.
– Ты видела их сама? – орала она в телефонную трубку. – Или это просто чей-то бред?
– Своими собственными! Пусть лопнут, если вру! – заверила Нина.
– И кто она?
– Зовут Лариса. Ей тридцать пять. Вдова. Бездетна. Так, ничего особенного. Живет на улице Голубева, дом 28.
– Ей точно тридцать пять? Скажи мне, на что мог «запасть» Олег?
– Кризис среднего возраста, – вздохнула Нина, – они все после сорока как с цепи срываются. Кризис, Таня!
– Кризис? Тогда это была бы двадцатилетняя дурочка, ноги от ушей. Я бы выцарапала ей глаза, и на этом дело закончилось. А это же старая вешалка!
– Не забывай, что ты старше этой вешалки. Что тебе давно плевать на Олега. Прости, Таня, но у тебя на уме всегда была только твоя карьера!
Это был удар – ниже пояса. И главное – правда. Сколько лет она строила свою карьеру! Сколько ночей не досыпала. Сколько унижений перетерпела. А теперь есть все, у мужа завелась любовница. Представляете – любовница! Ситуация выходила из-под контроля, и это было самое страшное. Татьяну трясло. Впервые в жизни она не могла собраться с мыслями, понять что же ей делать. Сидела жалкая и беззащитная. И впервые такой видела мать тринадцатилетняя Ника. Ника, похожая одновременно на папу и на маму. Девочка не могла признаться, что подслушала разговор, взяв параллельную трубку у себя в комнате, и знает теперь, что у отца есть другая. Ей было безумно жаль маму. И страшно – как они теперь? Она замерла в дверях своей комнаты, глядя, как мать молчит и тупо смотрит в стену, точно каменное изваяние.
Олег и Лариса пили кофе, молча глядя друг на друга как смотрят все влюбленные – ничего не видящим нежным взглядом. Ну за что их разлучает жизнь? Ведь они две половики одного целого!
– Я люблю тебя, – сказал он. И это была правда. – Я не уйду.
– Ну зачем ты врешь себе? Ты же обещал, – слабо улыбнулась Лариса.
– Понимаешь, я обещал не ей, не Татьяне. Я обещал дочери. У нее завтра контрольная по математике. Школа же с уклоном. Ну, мать так захотела. А девочка моя, она…
Лариса перебила:
– Не надо Олег. Я давно приняла тот факт, что у тебя есть другая, параллельная жизнь. И не хочу ничего знать. Ни имен, ни фактов. Имею право?
Олег тяжело вздохнул:
– Имеешь.
Лариса права. Он ничего не должен говорить о той, другой, своей жизни, которая его больше мучит, чем радует. Но разорвать эту связь он не в силах. Жена догадывается… Удручающая новость. Малоприятная. Что делать? Усилить конспирацию? Перестать встречаться? Что? Этот вопрос мучает ее и его. Но мужчины не любят радикальных мер, живут с надеждой – а вдруг всё как-то само собой рассосется. Женщины же твердо знают, что ни беременность, ни подобные тяжкие ситуации «треугольников» сами собой не рассасываются, и в том, и в другом случае нужно оперативное вмешательство. Мужчины операций боятся.
– Я все понимаю! – Лариса нежно поцеловала Олега. Она и вправду все понимает. И молчит. И не скажет сегодня того самого важного, что должна ему сказать. Это пока только ее тайна, хотя она касается их обоих.
Олег уехал, а Лариса осталась наедине со своими раздумьями – как быть дальше… Много лет она ищет личного счастья. Кисть, холст, краски – прекрасные спутники ее одиночества. Она талантливый художник. Нет, ее имя не гремит еще по миру, но разве этот «грохот» показатель таланта?
