привилегированных английских дивизий, командует ею генерал сэр Алан Генри Шафто Адэр. Уверен, что там, где эта дивизия, будет горячее дело.
У Гитлера руки нервно заходили по телу, на лице появилась гримаса. Видно было, что он уже настроен не так решительно, как в начале беседы.
– Генералы! – прокричал он на высокой ноте. – Либо высказывайте конкретные предложения, либо уж вовсе молчите. Мне необходимо заявить вам следующее…
С присущей ему храбростью Рундштедт перебил Гитлера.
– Мой фюрер, у вас есть здесь в Германии четыре великолепные танковые дивизии, которым по сути нечем заняться. Если мои предположения верны, им никогда не добраться до Нормандии вовремя, чтобы сбросить противника в море. Прошу вас, дайте команду перебросить их во Францию в распоряжение фельдмаршала Роммеля. Если все же я не прав и вторжение начнется в Кале, они, по крайней мере, будут в непосредственной близости от зоны боевых действий и смогут уже на ранней стадии войти в соприкосновение с противником.
– Не знаю, пока не знаю! – глаза у фюрера расширились.
Рундштедт даже подумал, что он, наверное, перегнул палку. Впервые слово взял Путткамер.
– Мой фюрер, сегодня воскресенье.
– И что из этого?
– Завтра подводная лодка может вернуться с этим агентом, Иглой.
– Ах да, ему можно доверять.
– Кроме того, не исключено, что он в любую минуту выйдет на радиосвязь, хотя это и небезопасно.
Рундштедт стоял на своем:
– Уже нет времени откладывать решение. Воздушные нападения противника, диверсии очень значительно усилились. Вторжение может начаться в любой день.
– Я не согласен, – подал голос Кранке. – До начала июня не будет подходящих погодных условий.
– Осталось ждать уже недолго.
– Довольно, – заорал Гитлер. – Я уже принял решение. Танки остаются в Германии – пока. Во вторник, к этому времени мы уже должны получить весточку от Иглы, я вернусь к данному вопросу. Если он тоже скажет мне про Нормандию, я двину танки.
– А если от него не будет известий? – осторожно поинтересовался Рундштедт.
– В любом случае, я снова вернусь к этому вопросу.
– Хорошо. Мой фюрер разрешит мне немедленно отбыть на позиции?
– Разрешаю.
Рундштедт встал, отдал честь, вышел из зала. Уже в лифте, быстро опускаясь вниз с высоты четырехсот футов прямо в подземный гараж, он почувствовал боль в животе. Фельдмаршал никак не мог понять, виноват ли слишком резкий спуск или его гложет мысль о том, что судьба его родной страны оказалась в руках одного единственного, почти никому не известного шпиона.
Часть шестая
31
Люси просыпалась медленно, с огромным трудом стряхивая с себя остатки сна. Освобождаясь от сновидений, она медленно осознавала окружающую ее реальность: стены, кровать, лежащий рядом мужчина… Она слышала рев волн за окнами, ощущала тепло постели, запах мужского тела. Рука лежит на волосатой груди, нога перекинута через его бедро, словно в желании задержать, продлить сладостные мгновения, груди прижаты к его боку, луч света скользит по лицу, режет глаза… потом внезапное осознание… она лежит в непристойной, похотливой позе, таз приподнят… обнимает мужчину, которого знает от силы сорок восемь часов, они лежат голые в доме ее мужа. И это уже во второй раз.
Люси открыла глаза и к своему ужасу и стыду увидела Джо. Боже, она проспала.
Он стоит у кровати в измятой пижаме, волосы взлохмачены, под мышкой затасканная тряпичная кукла, стоит и сосет большой палец, а заодно смотрит, как его мама и дядя прижимаются друг к другу в постели. Люси не могла знать, что творится сейчас в его головке, понимает ли он смысл представшей перед ним картины – он всегда, когда просыпается, смотрит на мир широко раскрытыми глазами, будто пораженный его новизной и очарованием. Люси молча смотрела ребенку в глаза, не зная, что сказать.
– Доброе утро, – прозвучал густой баритон Генри.
Джо вынул палец изо рта.
– Здравствуйте. – Он повернулся и тихо вышел из комнаты.
– Черт побери, – произнесла Люси.
Генри соскользнул с подушки вниз, отыскал ее лицо, поцеловал. Его рука по-хозяйски обхватила гладкое женское бедро.
Она мягко отстранила его.
– Нет, не надо.
– Почему?
– Нас видел Джо.
– Ну и что?
– Он может запомнить и рассказать. Рано или поздно, он все равно проговорится Дэвиду. Что мне тогда делать?
– Ничего. Разве это имеет какое-то значение?
– Конечно, имеет.
– Не вижу логики. Он с тобой не живет, почему ты должна чувствовать за собой какую-то вину?
Люси внезапно поняла, что Генри, наверное, совершенно не представляет, что такое семья, какие обязательства и ограничения накладываются на супругов. А ведь у нее случай далеко не ординарный, она жена калеки.
– Не думай, что все так просто.
Она соскользнула с постели, перешла в свою спальню, надела трусы, брюки, свитер, затем вспомнила, что должна принести какую-то одежду Генри. Люси нашла в шкафу Дэвида белье, носки, вязаную рубашку, его пуловер, на дне ящика старые брюки, еще не обрезанные до колена. Все это время она ощущала на себе пристальный взгляд Джо.
Люси взяла все вещи, понесла их в детскую. Генри брился в ванной.
– Твоя одежда на кровати, – крикнула она через дверь.
Затем Люси спустилась вниз, зажгла плиту на кухне, поставила на огонь кастрюлю с водой, чтобы сварить на завтрак яйца. Она умыла сына в раковине, причесала ему волосы, быстро одела.
– Сегодня ты ведешь себя просто отлично, ставлю за поведение пятерку, – сказала она веселым тоном. Ребенок ничего не ответил.
Спустился Генри, сел за стол, сделал это так непринужденно, как будто он завтракает здесь каждый день. Когда Люси увидела, как он уверенно, деловито сидит за столом, жует бутерброды, не спеша чистит яйца, ее охватило какое-то странное, непонятное чувство.
– Мой папа что, умер? – внезапно спросил Джо. Генри бросил на ребенка взгляд, ничего не сказал.
– Не старайся выглядеть глупым. Он у Тома, – ответила Люси.
Джо проигнорировал ее ответ, обратился к Генри.
– Теперь мама – твоя, и ты носишь папину одежду. Ты что, будешь моим новым папой?
