На десерт предложили яблочный пирог со взбитыми сливками или мороженое с шоколадом. Маргарет взяла мороженое, на удивление быстро съела.
Отец заказал себе к кофе бренди. Похоже, сейчас затеет какой-то разговор. Интересно о чем. Неужто будет извиняться за свое жуткое поведение вчера в столовой? Невозможно.
— Мы с матерью поговорили тут о тебе, — начал отец.
— Как о строптивой служанке, с которой нужно что-то делать.
— Как о строптивом ребенке, — вставила мама.
— Я не ребенок. Вот уже шесть лет у меня месячные. Забыли, что мне девятнадцать?
— Тише, Маргарет, с ума сошла, при отце говорить такое.
— Хорошо, сдаюсь. Делайте что хотите.
Отец продолжил.
— Твое дурацкое поведение свидетельствует само за себя. Ты не можешь вести нормальную жизнь в обществе среди людей твоего круга.
— Спасибо, хоть здесь уважили.
Перси громко захохотал. Отец грозно посмотрел на него, но ничего не сказал.
— Мы решили, что тебе пока лучше пожить отдельно от нас в каком-нибудь вполне благопристойном месте, где ты сможешь хорошенько подумать о своем поведении, да и вообще выкинуть дурь из головы.
— Ты имеешь в виду монастырь?
Он побледнел, но сдержал гнев.
— Таким образом ты ничего не добьешься, запомни!
— А лучше ничего и быть не может! Мои дорогие родители решают за меня мою собственную жизнь. Не дают вздохнуть, шагу самостоятельного сделать. И, главное, все объясняют своей заботой. Ерунда какая-то.
Мама смахнула слезу.
— Ты очень жестока, Маргарет.
Она смягчилась, снова стала кроткой. Было больно видеть маму расстроенной.
— Чего ты хочешь от меня, ма?
Ответил отец.
— Так, теперь послушай меня. Ты поживешь немного у тетушки Клары, у нее дом в Вермонте. Место в горах, довольно безлюдное, там тебя никто не будет смущать. — Он улыбнулся.
— Не упрямься, будь послушной, Марджи. — Мама опять включилась в разговор. — Поверь, моя сестра Клара — замечательная женщина, добрая, набожная. Старая дева, посвятила всю жизнь Господу, очень помогает епископальной церкви в Браттелборо.
Маргарет, почувствовав внезапную ярость, с трудом держала себя в руках.
— И сколько же ей лет?
— За пятьдесят.
— Живет одна?
— Да, если не считать прислуги.
— Надо же, все за меня решили. Моего голоса вообще будто не существует. Отправляют в ссылку, в горы, жить с полоумной старухой. И сколько прикажете там быть?
— Пока не успокоишься, не наберешься ума-разума, — ответил отец. — Скажем, годик.
— Целый год! Да я покончу с собой или убегу.
— Нет, без нашего разрешения ты не тронешься с места. Если же это произойдет…
Боже, что он задумал? Что-то действительно ужасное, если сам не решается сказать, стыд берет.
Отец твердо сжал губы, будто решившись на важный шаг.
— Так вот, если ты действительно убежишь, мы публично объявим тебя сумасшедшей и после поимки направим в сумасшедший дом. Ясно?
Маргарет не могла поверить своим ушам, даже потеряла дар речи. Она изумленно посмотрела на мать — та отвернулась.
Перси резко встал, вытер рот салфеткой.
— Знаешь что, па? Давно хотел тебе сказать. Ты старый свихнувшийся осел. — Не дожидаясь ответа, он вышел.
Маргарет взглянула на отца. Он, как всегда, принял непроницаемый вид. Наверняка знает, что поступает жестоко, неправильно, однако никогда не изменит своего решения.
Слова пришли на ум моментально, она их не выдумывала.
— Учти, сейчас ты приговариваешь свою дочь к смерти.
Мать начала всхлипывать.
Неизвестно, как дальше повернулся бы разговор, но тут случилось неожиданное. Звук двигателей внезапно изменился, самолет накренился… и резко пошел вниз.
Глава 27
Когда разом отказали оба левых двигателя, Эдди знал, что его служебная карьера закончилась. Он ждал этого момента со страхом, как грома. Все летели себе спокойненько на последнем отрезке пути, а он с ужасом отсчитывал секунды. Все. Свершилось. Ему уже никогда не летать, если только пассажиром. Жуткое чувство для летчика.
Итак, теперь предстояло сделать самое страшное — совершить вынужденную посадку. Бандиты получат своего дружка Гордино… Главное, чтобы Кэролл-Энн не пострадала. Перехватит ли гангстеров патрульный катер? Пойдет ли Эдди Дикен в тюрьму за содеянное? Вопросов было много, ответов — ни одного.
В наушниках прозвучал тревожный голос капитана Бейкера:
— Черт побери, что происходит? Наваждение какое-то.
Он сглотнул слюну.
— Пока не знаю, сэр.
Однако Эдди лгал. Он знал. Двигатели отказали, потому что он отключил подачу топлива из баков.
На клипере их было шесть. В двигатели горючее поступало из двух маленьких рабочих баков, расположенных на крыльях. В основном топливо находилось в четырех крупных резервных баках на гидростабилизаторах, то есть подкрылках.
Топливо можно было качать из резервных баков, но переключатель находился на приборной доске у второго пилота. Тем не менее, Эдди мог перекачивать горючее из резервных баков в рабочие бачки и обратно, для этого у него на доске имелись специальные рычажки.
Самолет находился в заливе Фанди, в пяти милях от условленного места посадки. Эдди быстро осушил рабочие бачки. В двух правых, правда, оставил немного топлива, чтобы хватило еще на несколько миль.
В принципе, можно было легко закачать топливо снова, но Эдди и здесь успел поработать. Еще в Шедьяке он переставил индикаторы так, что, когда загоралась лампочка «вкл.», фактически все было выключено, а когда «выкл.», то наоборот. Теперь экипаж видел, что механик вроде пытается закачать топливо, но техника отказывает, на борту какая-то поломка. Эдди страшно боялся, что его обман вскроется раньше времени. Легче других на чистую воду его мог вывести Микки Финн, но он сейчас спал внизу.
В Шедьяке пришлось тоже понервничать. Сначала из-за полицейских, которые заявили, что по их данным на борту клипера у Гордино есть сообщник. Эдди был уверен, что они раскрыли Лютера, в какой-то момент показалось, что план провалился и теперь нужно искать другой способ спасать Кэрол-Энн. Когда вдруг полицейские назвали Гарри Ванденпоста, Эдди чуть не закричал от радости. Он понятия не имел, почему Ванденпост, с виду приятный молодой американец из обеспеченной семьи, путешествует по чужому
