Советник по национальной безопасности Маршалл работал на ноутбуке в кормовой части грузового отсека большого вертолета, когда боковая дверь сдвинулась в сторону и внутрь забрался промокший насквозь Джейк Лоу. В кабине клевали носом пилоты, а медики у них за спиной играли в карты. Интерком трещал, воспроизводя переговоры Билла Стрейта с людьми под землей.
— Мне надо с тобой поговорить, — объявил Джим Лоу, подойдя вплотную к советнику. — Наедине.
Через тридцать секунд они стояли в темноте под дождем, покинув тепло и сухость освещенного грузового отсека. Пока Маршалл поднимал капюшон куртки, Лоу озаботился прикрыть за собой дверь.
— Государственная измена, вот как это называется, — объявил Джейк Лоу, тыча пальцем в сторону гор, выступавших из тьмы при свете молний. В голосе его чувствовался страх. — Выйдет он живым из туннеля и начнет рассказывать. А люди ему поверят. Хэп это самое и говорил: что будет, когда он объявится? Совсем недавно говорил… Кстати, что с ним стало на самом деле? Точно ли его застрелили? А если он жив, и не просто жив, а принимает участие в игре? Если он знает больше нас и не бездействует?
Маршалл присмотрелся к Лоу внимательнее. Ломается человек. Момент наступил.
— Давай пройдемся. — Маршал зашагал в сторону, навстречу дождю, туда, куда не доставали огни вертолета. — Джейк, ты переутомился.
«У тебя уже крыша едет», — хотел он сказать, но придержал язык.
— Мы все переутомились. Говори что хочешь, но варшавскую операцию надо отменять немедленно. Пока она не развернулась без нашего участия. А тогда — тогда он может являться миру где угодно. Может предупреждать хоть немцев, хоть французов о наших планах — тем лучше. Когда ничего не случится, он предстанет безумцем, как и планировалось. Зато если покушения на глав государств состоятся, что будет с нами? Виселица в лучшем случае, для каждого из нас. Не только за государственную измену, кстати. Если выяснится, чем занимался Фокс, потянутся ниточки. Военные преступления, второй Нюрнбергский процесс: медицинские эксперименты на людях. Заговор и преступления против человечества!
Они отходили все дальше от вертолета.
— Мы уже обсуждали это, Джейк, — ответил Маршалл ровно. — Отменить не выйдет. Поезд не остановить.
Тьму прорезали молнии, танцуя над горами. Дождь лил как из ведра. Джейк Лоу не желал успокаиваться:
— Не понимаешь, о чем я? Он все еще президент Соединенных Штатов! Сегодня восстает из-под земли и произносит безумную речь, а завтра — завтра расстреливают первых лиц Германии и Франции. Да собираешься ты слушать меня или нет? Вице-президент должен отменить приказ! Сегодня же! Иначе мы пропадем.
Сто ярдов от вертолета, столько же до огоньков командного пункта слева.
— Думаешь, он жив? Думаешь, мы не удержим ситуацию под контролем?
— Вот именно. Он жив и будет говорить, и мы ничего не удержим. Никто не предвидел такой возможности.
В этот момент ослепительная молния проявила скалы и пропасти на многие мили вокруг. Вертолет, палатка командного пункта, утесы и провалы по обе стороны узкой тропинки на мгновение будто застыли под лучами полуденного солнца. Затем вернулась тьма, и на уши навалился пушечный раскат грома.
— Смотри под ноги, — Маршалл взял Джейка Лоу под руку. — Оступишься — костей не соберешь.
— Бесполезно. Ты не слушаешь! — Лоу резко освободился.
— Я слушаю, Джейк. Полагаю даже, что ты прав, — ответил Маршалл задумчиво. — Мы никогда не рассчитывали на такой поворот событий. Риск действительно может оказаться неприемлемым. Нельзя ставить под удар план на этой стадии.
В свете очередной молнии Маршалл встретился взглядом с Лоу.
— Хорошо, Джейк. Согласен, надо позвонить. Скажи им, что ты думаешь. Пусть вице-президент отменит приказ.
— Так-то лучше, — отозвался Лоу с огромным облегчением. — Просто здорово!
122
— Нет!..
Хосе внезапно отказался идти дальше.
— Что такое?.. — Хэп Дэниелс посмотрел на Мигеля.
Они уже спустились в глубь горы футов на четыреста по узкому, круто уходящему вниз известняковому туннелю. Свет фонариков не мог разогнать ни тьму впереди, ни нарастающее беспокойство. Второй уже туннель, гораздо глубже первого. Молодые люди нервничали, и не они одни.
— Скажи, что мы понимаем. — Плечо Хэпа ныло и пульсировало, несмотря на вторую болеутоляющую таблетку. — Скажи, нам тоже нелегко. Надо спускаться, ничего не поделаешь.
Мигель заговорил по-испански, но парень только помотал головой:
— Нет! С меня хватило!
За сорок минут до того они добрались до штрека, где, по расчетам ребят, должны были быть друзья Мигеля. Если, конечно, они вообще здесь.
Первыми шли Амадо и Гектор, остальные следом, но через сотню ярдов послышался топот множества ног — бежали навстречу. Мигель приказал было поворачивать, но Гектор схватил его за руку:
— Нет, нужно еще пройти.
И они заспешили навстречу опасности, где ждала удобная трещина, которую и с фонарем найти почти невозможно, если не знаешь, где искать. Дальше узкий проход вел круто вниз, то и дело поворачивая. Секунд через тридцать головокружительного спуска спасательная партия наверху остановилась, миновав трещину. Послышались голоса: видимо, две партии встретились.
— Потерялись не просто друзья, — пробормотал Амадо, глядя на Мигеля.
— Да. Один из них — высокопоставленный чиновник в правительстве Соединенных Штатов, — объяснил Мигель, переглянувшись с Хэпом.
— А полиция за ним охотится. Ловит, а не спасает?
— Они честно стараются его спасти, не зная, к чему это приведет. Они передадут его в другие руки — и вот эти-то люди ему не друзья. Полиция просто не знает.
— Кто это? — спросил Гектор.
Хэп и без того доверил им не только свою жизнь, но и жизнь президента. Он по-прежнему нуждается в их мужестве. Ребята имеют право знать.
— Президент, — ответил он серьезно.
— Соединенных Штатов? — выпалил Амадо на ломаном английском.
— Да.
Молодые люди засмеялись, но смех прекратился, как только они разглядели лица старших.
— Это правда?
— Правда, — кивнул Хэп. — Мы должны вывести его отсюда так, чтобы никто не узнал.
Переведя сказанное на испанский, Мигель добавил:
— Человек, скрывающийся вместе с президентом, — его друг. Наша задача — вывести их отсюда и переправить в безопасное место так, чтобы полиция не узнала. Понятно?
— Si. Si, — повторили мальчики друг за другом.
Посмотрев на часы, Хэп Дэниелс обратился к Мигелю:
