— Ты же не можешь спать с мокрой головой, — резонно возразила я. — Да к тому же твоя матушка так занята, что не будет проверять, чем ты занимаешься. — Я поднялась с маленького, обитого шелком кресла, что стояло перед камином. — Идем же.
В гостиной было холодно и мрачно, и я попросила слугу подбросить углей в камин и разжечь жаркий огонь, чтобы мы могли согреться. Пододвинув к камину одно из кресел, я уселась в него и приготовилась слушать игру Кэтрин.
Она играла три часа подряд, а я все это время слушала ее и размышляла о всякой всячине. Я думала об оставленном доме, об Анне, о Фрэнке, о предстоящем бале. О лорде Уинтердейле. К тому времени, когда леди Уинтердейл ворвалась в гостиную, чтобы погнать Кэтрин наверх одеваться, волосы у нас совсем просохли. Перед балом с нами должны были отобедать несколько весьма важных персон, среди которых были две патронессы «Олмэкса», и леди Уинтердейл хотелось, чтобы Кэтрин произвела на них самое благоприятное впечатление.
Из ее слов я поняла также, что она беспокоится, как поведет себя лорд Уинтердейл.
— Надеюсь, Филип будет проявлять в общении с гостями хотя бы видимость любезности, — сказала она, пока Кэтрин убирала ноты. — Он же хозяин сегодняшнего вечера — ему следует быть гостеприимным.
— Не сомневаюсь, что лорд Уинтердейл непременно проявит гостеприимство в своем собственном доме, — промолвила я, удивленная ее замечанием.
— Кто знает, как далеко может зайти Филип в своем стремлении унизить меня, — ядовито ответила леди Уинтердейл, наморщив острый длинный нос, и мне внезапно пришло на ум, что она не единственная, кому лорд Уинтердейл, вероятно, хотел бы испортить сегодняшний вечер.
Боже милостивый, в панике подумала я, а вдруг этот бал — часть его дьявольского плана отомстить мне и леди Уинтердейл? Вдруг он предпримет сегодня нечто такое, что покроет нас несмываемым позором?
Нет, конечно же, нет, успокоила я себя. Никому не придет в голову потратить столько денег только ради того, чтобы кого-нибудь унизить.
— Идем, Кэтрин, — приказала леди Уинтердейл. Она повернулась ко мне после секундного колебания и добавила:
— Ты тоже, Джорджиана. Пора привести себя в надлежащий вид. Бетти тебе поможет.
— Да, она обещала, — подтвердила я. Они удалились, но я последовала за ними не сразу — сначала подошла к фортепиано и закрыла крышку. Я стояла рядом с инструментом и с тревогой размышляла о словах леди Уинтердейл по поводу ее племянника, когда услышала, что кто-то вошел в комнату. Я подняла глаза и увидела в дверях лорда Уинтердейла.
— Мисс Ньюбери, — промолвил он, окинув меня взглядом. Глаза его задержались на моих распущенных волосах, которые уже высохли и теперь рассыпались по плечам.
Я вспыхнула от смущения и зачем-то принялась объяснять:
— Мы с Кэтрин вымыли волосы перед балом, а потом пришли сюда, чтобы Кэтрин поиграла на фортепиано, пока они сохнут.
Он кивнул и медленно прошествовал в комнату. Я стояла, прижавшись спиной к инструменту, и смотрела, как он приближается. Он остановился от меня на расстоянии двух шагов и сказал:
— Полагаю, моя драгоценная тетушка все подготовила к сегодняшнему вечеру?
Капли дождя поблескивали в его черных волосах и на плечах сюртука.
— Да. — Голос отказывался мне повиноваться. Я откашлялась и добавила:
— Я вижу, дождь еще не кончился.
— Нет.
И тут лорд Уинтердейл повел себя совсем странно. Он протянул руку, взял прядь моих волос и провел пальцами по всей их длине — от уха до ровно подстриженных кончиков. Его прикосновение показалось мне удивительно приятным.
— У вас волосы словно шелк, — промолвил он.
— Они плохо завиваются, — пролепетала я. — Даже щипцы не помогают.
— Ну и что в этом такого? — возразил он. — Они и так прекрасны. — Сердце мое бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Он смотрел на меня, прищурив голубые глаза, а я вжалась спиной в крышку фортепиано и в отчаянии промямлила:
— Милорд, мне пора идти — надо успеть привести себя в порядок до начала бала.
Он был так близко от меня, что я могла чувствовать влажность его намокших под дождем волос и кожи. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он кивнул и отступил назад, давая мне пройти.
— Ну конечно, идите, — равнодушно обронил он.
Поднимаясь по ступеням, я никак не могла решить, что меня больше взволновало — его неожиданные знаки внимания или безразличие.
Я сама выбирала себе бальное платье, и оно было великолепно: цвета слоновой кости, с завышенной талией, отделанное розовыми атласными лентами. Рукава, застегивающиеся на крошечные, обтянутые атласом пуговки, также окаймляли розовые ленты. Вырез горловины был гораздо ниже, чем я привыкла носить, но в то же время это придавало мне утонченный вид.
Бетти помогла мне влезть в платье и застегнула застежку на спине. Затем уложила мои сияющие чистотой волосы в замысловатую прическу из кос на затылке.
У меня были с собой жемчужные бусы, принадлежавшие раньше моей матери, и такие же жемчужные серьги, и я надела их, завершив свой наряд. Я стояла перед зеркалом и откровенно любовалась своим отражением, когда в дверь неожиданно постучали. Бетти пошла открывать и вернулась с букетом розовых роз.
— Это вам от его светлости, мисс Джорджиана, — радостно сообщила она.
И почему, спрашивается, я так разволновалась? Ведь по правилам этикета мне положено иметь букет, и его светлость всего лишь выполнил свою обязанность хозяина дома, но факт остается фактом — розы привели меня в восторг.
Бетти вручила мне букет, и в этот момент к двери подошла Мелтон и объявила, что леди Уинтердейл ожидает меня внизу — я должна вместе с ней и Кэтрин приветствовать гостей.
Я отвернулась от зеркала, глубоко вздохнула, стараясь унять волнение, и вышла в коридор.
Леди Уинтердейл и Кэтрин опередили меня и уже направлялись к лестнице. Я догнала их на лестничной площадке. Кэтрин обернулась ко мне и воскликнула:
— Джорджи! Ты такая красавица.
Я улыбнулась:
— Спасибо, Кэтрин. Ты тоже.
На ней было белое платье, отделанное голубым атласом, а в руках она держала букет белых роз, перевязанный голубой атласной лентой. Белый цвет был ей не очень-то к лицу, а глубокое декольте лишь подчеркивало ее худобу.
Лучше бы я сама, а не леди Уинтердейл выбирала ей платье.
Леди Уинтердейл разглядывала меня, сжав губы.
— Ты что, нарумянила щеки, Джорджиана? — подозрительно осведомилась она.
— Конечно, нет, леди Уинтердейл, — ответила я, несколько обескураженная ее вопросом. — Если я раскраснелась, то это от волнения.
Ясное дело, она мне не поверила.
Мы стали спускаться — леди Уинтердейл с Кэтрин впереди, я следом за ними. На втором этаже двери в бальную залу были широко распахнуты, и моим глазам открылось волшебное зрелище, сотворенное стараниями леди Уинтердейл.
Огромная комната была увита розами. Должно быть, ее светлость скупила все розы в цветочных магазинах Лондона. Цветы наполняли большие вазы, расставленные вдоль стен, и маленькие вазочки, установленные вокруг десяти изящных белых колонн. Под потолком висели две великолепные хрустальные люстры. Начищенный дубовый паркет сверкал в свете свечей, а круглые колонны были отделаны позолотой. Сегодня вечером бальная зала Мэнсфилд-Хауса напоминала цветущий летний сад.
— О, миледи, — восторженно выдохнула я. — Какое великолепие!
— Да, думаю, этот бал запомнят, — отвечала она с вполне оправданной гордостью в голосе. — А
