И в самом деле, в Уинтердейл-Парке между нами существовала, как мне казалось, более тесная связь, чем просто физическое влечение, которое мы всегда чувствовали друг к другу.
Но после возвращения в Лондон все переменилось.
И что я в действительности о нем знаю? — спрашивала я себя. По правде говоря, Филип редко делился со мной своими мыслями и чувствами. Он привык жить один и полагался только на себя — на свои силы, способности, сообразительность.
И можно ли придавать слишком большое значение тому, что он опытный любовник? Он был близок со многими женщинами, и я это понимала. Почему же, спрашивается, я должна значить для него больше, чем другие женщины, к которым он питал страсть?
Я лежала в темноте, смотрела на своего мужа и чувствовала себя глубоко несчастной.
Он был и оставался для меня загадкой. Он вел жизнь, которая была чужда тому кругу, в котором я росла. У него было множество женщин, он стал причиной гибели человека и сам говорил об убийстве с небрежной легкостью, которая меня пугала.
Но нельзя забывать, что он был выброшен в этот порочный мир еще совсем ребенком и ему пришлось самому учиться выживать в этих жестоких джунглях. И как я могу винить его за то, что он стал таким, какой он есть? Никто не имеет на это права.
Он мог стать куда хуже.
Но он был нежен с Анной.
Он был добр к Нэнни.
Я смотрела на его спину, застывшие широкие плечи и боролась с желанием встать и подойти к нему. Он не хочет, чтобы я сейчас была с ним рядом, — я инстинктивно чувствовала это. Поэтому лежала тихо, как мышка, и ждала, когда он сам вернется в постель.
Прошло еще пятнадцать минут, и он наконец отвернулся от окна и лег в кровать. В каждом его движении сквозила невероятная усталость.
«Что с тобой, Филип?»
Мне хотелось выкрикнуть эти слова. Хотелось заключить его в объятия, прижать к себе крепко- крепко.
Но он не хочет сейчас быть со мной. Несколькими часами раньше он желал меня, но не теперь.
Он взбил подушку, повернулся ко мне спиной и погрузился в сон.
А я еще долго лежала без сна, беззвучно плача и отчаянно пытаясь понять, что за пропасть разделяет нас.
Наутро я проснулась с головной болью.
— Вчера ты выпила слишком много пунша, — сказал Филип, входя в спальню в десять утра и застав меня в постели.
Он был одет в костюм для верховой езды, на щеках его горел румянец. По его виду никак нельзя было сказать, что он полночи провел, стоя у окна.
— Ты был в парке? — тоскливо промолвила я.
— Да, мы с Изабеллой совершили прекрасную прогулку.
Я закрыла глаза. Пунш тут совсем ни при чем, и я это знала.
Он продолжал:
— Джорджи, я получил сегодня письмо от своего поверенного — он пишет о проблемах с каналом в Уинтердейл-Парке. Я собираюсь поехать туда посмотреть, как идут дела, и принять решение.
Я тихо спросила:
— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?
Он нахмурился.
— Да, потому что не следует сейчас оставлять тебя одну. С другой стороны, я планирую вернуться уже завтра. Зачем тебе проделывать это утомительное путешествие ради одного дня, тем более что ты плохо себя чувствуешь?
Я вздохнула:
— Анна расстроится, если я приеду и уеду так скоро.
— Ну вот, это и есть ответ на мой вопрос, не так ли?
— Да, пожалуй, — хмуро согласилась я.
Он решительно хлопнул по бедру кожаными перчатками, которые держал в руке.
— Отлично. Я уезжаю почти на сутки, а ты за это время постарайся не отлучаться из дома.
— Господи, Филип, — раздраженно сказала я, — зачем делать меня узницей в собственном доме? Я не вижу причин весь день сидеть взаперти.
— Ты не видишь, а я вижу, — возразил он. — Ты будешь делать, как я скажу, Джорджиана. Не забывай, что кто-то уже два раза покушался на твою жизнь.
— Обещаю не гулять в зверинце, — попробовала сострить я.
За эту шутку он наградил меня тяжелым взглядом:
— Оставайся дома. Слышишь?
Я натянула на себя одеяло и обиженно выпятила нижнюю губу.
— Да, Филип, — буркнула я. — Слышу.
— Вот и славно. Я уезжаю через час. Жди меня завтра вечером. — Он подошел к кровати и небрежно чмокнул меня в лоб. — Надеюсь, тебе станет лучше к тому времени.
— Спасибо за заботу, — проворчала я. — До скорого свидания.
Он направился к двери. Я с трудом удержалась, чтобы чем-нибудь не запустить в него.
Иногда он просто невыносим.
Я снова уснула и проспала целый час. После вторичного пробуждения мне стало гораздо лучше. Как только я оделась, ко мне зашла Кэтрин — посекретничать. Я попросила Бетти принести нам чаю, пригласила Кэтрин присесть в кресло, а сама устроилась в шезлонге.
Несколько минут мы обменивались впечатлениями о прошедшем бале, наконец Кэтрин перешла к цели своего визита:
— Я бы хотела попросить тебя об одном одолжении, Джорджи. Ты не могла бы сегодня вечером поехать со мной в Воксхолл?
— В Воксхолл? — удивленно повторила я. — А леди Уинтердейл отпускает тебя туда?
Сады Воксхолла были излюбленным местом светских увеселений, но леди Уинтердейл считала, что незамужним девушкам неприлично там появляться, и мы с Кэтрин ни разу там не были. Из того, что мне было известно, я заключила, что поводом для ее неодобрения служил тот факт, что в Воксхолле во время вечеринок подавали очень крепкий пунш и многие юнцы из присутствовавших гостей вели себя чрезвычайно развязно. Некоторые из них, по рассказам, доходили до того, что утаскивали невинных девушек с тропинки в кусты, чтобы запечатлеть на их губах греховный поцелуй.
— Сегодня вечером там будет концерт, и герцогиня Фэркасл попросила меня сопровождать ее, — пояснила Кэтрин. Глаза ее сияли за стеклами очков. — Эдвард тоже там будет, Джорджи. Мы вместе поужинаем в одной из беседок, а потом, может быть, даже прогуляемся по парку…
Она умолкла и умоляюще взглянула на меня.
Бедняжка, думала я. Им с Ротерэмом, наверное, ни разу не удалось побыть наедине.
— Но ведь Ротерэм все еще в трауре, — сказала я.
— Да, это так, но он может надеть домино и маску — так принято одеваться, когда едешь в Воксхолл. Все знакомые герцогини будут в маскарадных костюмах, и никто не узнает Эдварда в таком наряде. Так что его присутствие никого не шокирует.
— А твоя матушка позволила тебе ехать? — с сомнением спросила я. — Ты же знаешь, она не одобряет вечеринки в Воксхолле.
Кэтрин вздохнула.
— Мне пришлось намекнуть ей о наших с Ротерэмом отношениях, и она сразу же переменила свое мнение насчет Воксхолла. Однако она настаивает, чтобы со мной поехал кто-нибудь еще, кроме герцогини, поскольку ее светлость будет, вероятно, занята со своим любовником и не станет следить за мной.
Я была немало удивлена, когда впервые узнала, что у герцогини Фэркасл есть постоянный любовник — лорд Маргейт, завсегдатай ее музыкальных собраний. Он сопровождал ее и на все остальные светские
