Собаки бежали следом, изо всех сил виляя хвостами. Он подошел ко мне, спустил Робина на землю, чмокнул меня в губы и поздоровался с Нэнни.
— Ты мне что-нибудь привез, папа? — с надеждой спросил мальчик.
— Робин, — вмешалась я, — это неприлично — просить у кого-нибудь подарки.
— Папа — это не кто-нибудь, мама. Папа — это папа! — возразил Робин.
— Неоспоримый довод, — серьезно заметил Филип. Он сунул руку в карман красно-коричневого сюртука и извлек оттуда маленькую деревянную фигурку пони для Робина и два красных страусиных пера для Анны.
— Когда-нибудь я подарю тебе настоящего пони, — пообещал он Робину.
Робин издал восторженный вопль и принялся скакать вокруг нас, подражая лошадиному ржанию.
Анна запрыгала от радости и воскликнула:
— Нэнни, можно я пойду и прикреплю их к волосам?
— Иди, что ж с тобой поделать, — разрешила Нэнни.
Анна побежала к дому за зеркалом, а я сказала мужу:
— Ты же знаешь, она будет носить эти перья, как кроличьи ушки, Филип.
— Но ведь они ей нравятся. Да, что верно, то верно.
Он наклонился и взял на руки малыша, который тянул к нему ручонки.
— Ну, как поживает мой богатырь? — сказал Филип и подбросил Маркуса в воздух.
Младенец взвизгнул от восторга.
Филип снова подбросил его. Маркус снова взвизгнул.
Я терпеть не могла, когда он так делал, но заставила себя промолчать. Филип любил играть с детьми, ему было с ними интересно, и он так старался быть непохожим на своего отца, что я не чувствовала себя вправе вмешиваться в его отношения с детьми.
После третьего броска Нэнни сжалилась надо мной и сказала:
— Ну, довольно, милорд. У него головка закружится.
Она протянула руки, и Филип покорно передал ей малыша, а потом взглянул на меня:
— Ты не против прогуляться?
Я встала, подала ему руку, и мы, оставив детей на попечение Нэнни, направились по тропинке к озеру. Мы остановились на нашей любимой полянке в окружении деревьев, с которой открывался прекрасный вид на озеро и островок с беседкой посреди воды.
Я села на траву, прислонившись спиной к стволу огромного дуба, а Филип улегся рядом, положив голову мне на колени.
— Ну, так что же произошло? — спросила я. Он закрыл глаза.
— Палата лордов проголосовала за то, чтобы назначить судебный процесс над королевой на семнадцатое августа.
Принц-регент, недавно ставший королем Георгом IV, изъявил желание развестись со своей супругой, на что требовалось согласие парламента.
— О нет, — со стоном протянула я.
Он вздохнул.
— О да. Все это до ужаса противно. Лондон в состоянии хаоса. — Он открыл глаза и посмотрел на меня. — Мне, к несчастью, придется присутствовать при этом, но ты вместе с детьми останешься в Уинтердейле. В Лондоне сейчас очень неспокойно. Население открыто выражает недовольство и королем, и королевой, поскольку никто из них двоих не безгрешен.
Да, в супружеской неверности были повинны и Георг, и Каролина, и эта история выглядела просто отвратительно.
— Как это все мерзко, — промолвила я.
— Да, именно, — с чувством откликнулся он.
Я провела рукой по его густым черным волосам, и глаза его снова закрылись — длинные ресницы безмятежно покоились на щеках. Филип наслаждался моими ласкающими прикосновениями.
— Что здесь было без меня? — пробормотал он.
Я рассказала ему забавный случай, приключившийся с Робином. Филип открыл глаза, посмотрел на меня и улыбнулся той нежной улыбкой, от которой я всегда таяла, словно воск. Он взял мою руку и поднес ее к губам.
— Я понимаю, тебе нелегко отпускать его одного, — сказал он. — Ты храбрая девочка, Джорджи.
Слезы навернулись мне на глаза.
— Я очень стараюсь, Филип. Правда.
— Я знаю, любовь моя. Вскоре тебе станет полегче.
Я фыркнула.
— Где уж, если ты купишь ему пони! Ему же всего три года, Филип.
Он снова закрыл глаза.
— Ему три с половиной, и я сначала проверю, чтобы лошадка была спокойная.
Робину не хватало одного месяца до трех с половиной, но я прикусила губу и промолчала.
Переодеваясь к обеду, я думала о том, что мне рассказал Филип о судебном процессе над королевой. Суд может продлиться месяцы, и если Филип твердо решил не пускать меня в Лондон, я не увижу его теперь очень долго.
Меня эта новость чрезвычайно огорчила.
Не то чтобы я скучала по Лондону. Нам чудом удалось избежать скандала, связанного со смертью мистера Говарда, но для нас это были тяжелые времена. Я рассказала следствию, что Говард признался, что хотел меня убить, а затем Клэвен представил суду человека, который под присягой заявил, что Говард нанял его, чтобы тот убил моего отца. А потом от ростовщиков, которые набросились на овдовевшую миссис Говард, словно стая паразитов, всем стало известно, как отец шантажировал несчастного молодого человека.
Но весь этот ужас был позади, и мы с Филипом были рады удалиться на время в Уинтердейл-Парк. Вскоре страсти вокруг скандального дела немного поутихли, и теперь мы могли спокойно вернуться в Лондон. Филип посещал заседания парламента, когда там шли дебаты на интересующие его темы, и мы всегда появлялись на нескольких званых вечерах в течение сезона. Я иногда ездила в Лондон за покупками, поскольку магазины в Суррее не могли сравниться с лондонскими.
В основном же наша жизнь протекала в Уинтердейл-Парке и его окрестностях. У нас появились очень приятные знакомые в соседних поместьях, и хотя Уинтердейл-Парк считался самым роскошным домом в округе, ни Филип, ни я никогда не брезговали обществом простых, но добродушных и милых людей.
Мы время от времени навещали Кэтрин и лорда Ротерэма. Их сын был на полгода младше Робина, и дети очень дружили между собой. В скором будущем Кэтрин ожидала еще одного ребенка, и я обещала приехать, как только ей подойдет время рожать.
Леди Уинтердейл царствовала между вдовами в Бате. Мы с ней ни разу больше не виделись, что нас вполне устраивало.
Но этот процесс над королевой грозил нарушить столь приятное и неторопливое течение нашей жизни.
Сидя за обеденным столом с Филипом, я спросила его:
— Как ты думаешь, сколько времени продлится судебное разбирательство?
Он слегка подул на суп, чтобы его остудить.
— Боюсь, что долго.
— Значит, я тебя не увижу все это время?
Он покачал головой.
— Я буду приезжать домой, Джорджи. Судебное заседание будет проходить не каждый день, а Уинтердейл-Парк расположен сравнительно недалеко от Лондона. Вот те бедняги, что живут в северных и западных провинциях, основательно там застрянут.
— Но я могу приехать без детей, — осторожно заметила я.
Он решительно тряхнул головой.
— Ты не представляешь, что там творится. Лондон на грани революции. Каждый день на улицы выходят
