бледное лицо:
– Да ты никак сейчас в обморок …бнешься, будто барышня. Ладно, слабак, дуй на двор, заменишь караульного у калитки. Там как раз мой кореш стоит. Он на такие дела тоже любитель. – Лубенек весело сверкнул зубами. – Только в штаны не наложи, пока мы этих красуль кончать будем. – И он бросился вверх по лестнице.
Онкович, проводив его печальным взглядом, пошел к выходу во двор.
Григул и Лубенек, а за ними вся конвойная команда, громко топоча, поднялись по лестнице и остановились на широкой верхней площадке. Комендант на мгновение замер, охваченный каким-то странным чувством, но выскочивший вперед Лубенек пинком распахнул дверь в комнату арестованных, и Григул так и не успел разобраться в своих ощущениях. «Соратник» шагнул вперед, правой рукой вскинул барабанник, уставя его ствол куда-то в темноту, и, пошарив левой рукой по стене, включил электрический светильник. Лампочка загорелась еле-еле. Видно, на электрической станции опять было плохо с дровами.
– Что это значит, господа? – Холодный голос бывшего государя, лежавшего в постели, на мгновение поверг соратника Григула в трепет, но Лубенек, возбужденно ворочая блестящими, словно у кокаиниста, глазами, подскочил к кровати и двинул отставному суверену в зубы стволом барабанника:
– Заткнись, курва. – Он повернулся к Григулу и хрипло спросил: – Ну что, здесь кончать будем?
Григул заметил, как бывший государь вздрогнул, и от этого его робость как рукой сняло. «Боится, сволочь, значит – такой же, как все». Григул скривился и покачал головой:
– Нет, давай в подвал. А то шуму много будет.
Коней, побледнев, спросил с дрожью в голосе:
– Вы собираетесь меня убить?
– А ты что думал, – зло ответил Григул, будто мстя преувеличенной грубостью за пережитое недавно мгновение слабости, – в зад тебя целовать будут?
Бывший суверен судорожно сглотнул, но тут же взял себя в руки:
– Значит, мне следует понимать это так, что вы не собираетесь проводить никакого суда, о котором мне говорил господин… э-э… соратник Нирам?
– Еще чего, – хохотнул Лубенек, однако, наткнувшись на неодобрительный взгляд Григула, прикусил язык.
«Гражданин» Коней на мгновение прикрыл глаза, но тут же вскинул голову и поднялся с кровати. Голос его был сух и спокоен.
– Господа, я прошу вас на несколько минут покинуть комнату. Я должен одеться и попрощаться с семьей.
Тут Лубенек снова не выдержал и заржал:
– Ты смотри, марку держит! – Выпучив глаза, он ткнул барабанником куда-то в потолок и проорал: – На хрен прощаться, скоро все там встретитесь.
Это известие оказалось для Конея настоящим потрясением. Какое-то мгновение он неверящими глазами смотрел на Григула, отчего тот снова почувствовал, как у него по спине побежали мурашки, потерянно оглянулся на занавеску, за которой стояли кровати принцесс, и севшим голосом пробормотал:
– Но они же… дети!
– Они – члены семьи самого главного узурпатора и угнетателя, – рявкнул Григул, раздосадованный новым приступом слабости, – а значит, и сами такие же. Хотите одеться – пять минут, но у нас на глазах!
Коней суетливо взял бриджи, переброшенные через спинку стула и, уже всунув ноги в брючины, вдруг замер и тихо, умоляюще прошептал:
– Пожалейте хотя бы младших…
Григул демонстративно отвернулся, а Лубенек наклонился над супругой бывшего государя, испуганно смотревшей на него из-под натянутого по шею одеяла, и весело рявкнул:
– А тебе что, мамзеля, особое приглашение надо? Или тебя в исподнем кончать?
Та вздрогнула и, поводя глазами по сторонам, молча вылезла из постели.
Вскоре все семейство уже стояло в ряд поперек комнаты. Три старшие принцессы зябко кутались в шали, младшую Коней держал на руках. Девочка свернулась клубком, пряча лицо на груди отца. Лицо отрекшегося суверена было белым, левая щека подергивалась в тике, и это слегка тешило самолюбие Григула. Но Элис Цассенская показала, что недаром в ней течет кровь десятка поколений царственных предков. Она гордо вскинула голову и, повернувшись к старшим дочерям, громко сказала:
– Что за прически, девочки, и где ваши драгоценности? – Она бросила презрительный взгляд на толпившихся в коридоре конвойных. – Надеть все. Пусть на этих бандитов и убийц падет проклятие цассенского рода, когда они будут отмывать их от нашей крови!
Конвойные невольно качнулись назад. Григул растерялся. Но Лубенек шагнул вперед и со злостью ударил Элис рукояткой барабанника по скуле:
– А ну заткнись, стерва старая. – Он в радостном возбуждении взглянул на Григула: – Эр-р-ршите отправлять?
Григул молча кивнул. На мгновение установилась тишина, внезапно и странно нарушенная громким скрипом, донесшимся с лестницы. Кто-то тяжелый неторопливо, по-хозяйски поднимался на второй этаж. Было чему удивиться. Все конвойные, за исключением смены, охранявшей внешнее ограждение, толпились на лестничной площадке и в комнате у дверей. К тому же тот, кто поднимался по ступеням, был уж очень… здоров, а таких среди конвойных не было вообще. Григул озадаченно повернулся к двери, а Лубенек зло выругался сквозь зубы и крикнул:
– Кого черт несет?
Верхняя ступенька лестницы жалобно хрустнула. Конвойные суетливо расступились, и в комнату, пригнувшись, шагнул гигант в длинной кавалерийской шинели с багряными генеральскими отворотами. Кто- то вновь охнул, тихо, как тогда внизу, в коридоре. А гигант обвел всех тяжелым взглядом своих глубоко посаженных глаз неразличимого цвета и произнес глухим рокочущим басом с легким непонятным акцентом:
– Я от соратника Нирама. Где я могу видеть соратника Григула?
Григул почувствовал, как отпускает его мучительное напряжение, в котором он находился. Впрочем, ЭТОТ произвел впечатление на всех, даже Лубенек как-то притих. Комендант шагнул вперед:
– Я Григул. Ваш мандат?
Гигант, будто и не слышал вопроса, молча обошел кругом сгрудившееся в центре комнаты семейство суверена и, повернувшись на каблуках, так что тяжко заскрипели дубовые половицы, уткнул в Григула тяжелый взгляд:
– Еще живы? Почему? Соратник Нирам сказал мне, что постановление о ликвидации он доставил вам лично еще час назад.
Григул слегка оробел:
– Ну, понимаете…
Но гигант не дал ему договорить:
– Где собираетесь провести акцию?
– В подвале.
Гигант скривил губы в улыбке:
– Отлично. – Он недовольно посмотрел на Григула. – Ну, командуйте, соратник, что вы на меня уставились. Всех вниз, в подвал, и так затянули. – И он демонстративно извлек из кармана массивные часы в золоченом корпусе.
Григул, раздосадованный манерами того, кто представлялся ему уполномоченным из центральных органов, раздраженно закричал на конвойных, все пришло в движение, и лестница снова заскрипела под десятками ног.
Через несколько минут семейство бывшего государя уже стояло тесной группой в углу большой подвальной комнаты с каменными стенами и песчаным полом, а весь конвойный отряд, за исключением караульных, во главе с самим Григулом бестолково топтался рядом с подвальной лестицей. Григул нервно переводил взгляд с семейства суверена на переминающихся конвойных. Пока спускались в подвал, соратник
