заканчивалась сборка четырнадцати бронеплощадок с уже давно снятыми с того же броненосца и валявшимися до последнего времени в дальнем углу двора мощными восьмиграндовыми орудиями, хотя и устаревшими. Об этих сюрпризах майор говорить генералам пока поостерегся. Мало ли как сложатся превратности военной судьбы, может, кто из них попадет в лапы «соратникам», а уж в том, что Особый комитет умеет развязывать языки, сомневаться не приходилось. Все, что офицеры уже узнали, конечно, тоже достаточно конфиденциально, но если даже кто-нибудь из них попадет в руки Особого комитета и выложит все подчистую, то все равно ничего особо эффективного противопоставить им «соратники» не смогут. Просто у них нет для этого ни знаний, ни подготовленных командиров, ни обученных солдат. Одна масса. Правда, очень большая. По косвенным данным, доходившим из древней столицы, «соратники» стянули туда почти полмиллиона штыков, причем сосредоточение еще не закончилось. Когда часы пробили два часа ночи и все основные темы были обсуждены, пилот, посмотрев в окно, за которым была кромешная тьма, абсолютно невозможная в привычных им городах двадцать третьего столетия, вдруг тихо спросил:.
– Как ты думаешь, чем это закончится?
Майор, немного помолчав, так же тихо ответил:
– Не знаю… Нам остается лишь следовать завету древних: «Делай что должно – случится чему суждено».
Пилот вздохнул:
– Сейчас мне кажется, что американец был прав. Это же не Земля! Нам не было никакого резона влезать в это дело.
Майор усмехнулся и скептически вскинул бровь:
– Думаешь?
Пилот досадливо поморщился:
– Ты не понимаешь… – Он осекся, не в силах объяснить то, что чувствует.
– Дело в том, что как раз понимаю, – посерьезнел майор, – просто… – Он не договорил и внезапно переменил тему: – Когда нашу группу подвергли глубокой геномодификации, с нами серьезно работали психологи. Я знаю о возможностях и подводных камнях нашей психики достаточно много, чтобы понять, что с тобой происходит, да и не только с тобой… Со мной это тоже творится, да и Айвен уже на грани. Хотя, возможно, сам этого пока не осознает.
– И что же? – В вопросе слышался скептицизм. Майор откинулся на спинку стула, жалобно скрипнувшего под его тяжестью, и подпер подбородок кулаком:
– В настоящее время это носит название синдром Пэлли. В НАШЕ настоящее время. Дело в том, что, хотя мир существует как объективная реальность, каждый человек воспринимает его сугубо эгоцентрически. Он как бы выстраивает вокруг себя несколько оболочек: первый слой – дом, любимые вещи, близкие люди, привычки, любимые книги и передачи, второй слой – улица, город, любимые места, сослуживцы и приятели, с которыми общаешься, дальше идут третий, четвертый и другие слои. Они создают для нас комфортную психологическую среду, этакую броню нашей психики. Конечно, время от времени она может нарушаться, например, могут появиться люди, с которыми нам неприятно общаться, или произойдет авария в доме, разобьется любимая бабушкина чашка или умрет близкий человек, но основа, к которой мы привыкли и которая сформирована при нашем активном участии, остается.
Пилот усмехнулся:
– Ну, при нашей-то профессии я бы не был так уверен в незыблемости каких бы то ни было основ. Насколько я помню, у тебя было двенадцать глубоких забросок. У меня три, но я моложе, и у меня все впереди… – Он запнулся и поправился: – Было.
Майор покачал головой:
– В этом и ответ. Я имею в виду твое последнее слово. Все наши заброски, то есть погружения в абсолютно инородную среду, хотя это еще вопрос, насколько она инородна, – современное нам общество настолько глобализовано, что об абсолютной инородности я бы не говорил, – носили ВРЕМЕННЫЙ характер. Мы знали, что если выживем, то ОБЯЗАТЕЛЬНО вернемся в привычную среду. – Он умолк на мгновение, затем сухо сказал: – А здесь мы НАВСЕГДА.
– Возможно, ты прав, – задумчиво проговорил пилот. – Но мы здесь уже почти год, а я начинаю чувствовать ЭТО только теперь…
Майор усмехнулся:
– А вот за это благодари нашу специфическую подготовку. У нас с тобой большие адаптационные способности. Как врожденные, ибо иначе тебя бы никогда не отобрали для работы в нашей системе, так и благоприобретенные путем накопления опыта или под воздействием тренеров и психологов. К тому же сначала твое подсознание воспринимало все происходящее как очередную заброску. Да и все наши способности были мобилизованы для выполнения текущих задач, грубо говоря – для выживания. И только теперь, когда впереди забрезжило окончание того, что ты подсознательно воспринимал как очередное задание, – подняла голову безысходность.
Они некоторое время сидели молча. Пилот вздохнул.
– Возможно, ты прав, – сказал он, грустно улыбаясь, – никогда бы не подумал, что в программу подготовки боевиков входит такое глубокое изучение психологии.
Майор рассмеялся:
– Да нет. Просто наши «яйцеголовые» сделали выводы из прошлых неудач и накачали нас этой информацией, чтобы мы сами смогли засечь, если с нашей психикой вдруг пойдет что-то не так. Хотя, по- моему, они и сами не были уверены в том, что это возможно.
Пилот встал и прошелся по комнате. За окном уже серело. Он остановился и несколько минут не отрываясь смотрел на раскачивающиеся ветки деревьев, так напоминавших обыкновенную березу, только не с зубчатыми листьями, а гладкими, более округлой формы, потом повернулся к майору:
– И как мне с этим бороться?
Майор пожал плечами:
– Мне кажется, никак. Я тебе уже говорил, что у нас троих очень высокий уровень адаптации. Все нормализуется само собой.
Пилот хотел сказать что-то еще, но в этот момент в коридоре послышался дробный грохот каблуков. Шаги быстро приближались, кто-то со всей силы забарабанил в дверь:
– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство, вы здесь?
Резко открыв дверь, майор столкнулся нос к носу с запыхавшимся вестовым из штаба.
– В чем дело?
– Суверен срочно требует вас к себе.
Князь и с ним пилот, не говоря ни слова, быстро вышли.
– А что случилось? – спросил на ходу князь семенившего следом вестового.
Тот сглотнул и глухо ответил:
– Из столицы пришло сообщение. «Соратники» расстреляли заложников, которых держали в Тащевских бараках. Всех. Семь тысяч человек.
Майор резко замедлил шаг, так что вестовой от неожиданности врезался ему в спину и отскочил, будто теннисный мячик от стены, и повернулся к пилоту.
Мгновение они молча смотрели друг другу в глаза, потом пилот зло усмехнулся и сказал:
– Ты был прав, действительно, все прошло само собой.
Барабанник грохнул и дернулся в руке. Молодой русоволосый парень нагловатого вида, одетый в добротную, хотя и слегка засаленную бекешу, со скрученными за спиной руками, удивленно всхлипнул и медленно осел на пол. Вахмистр вскинул голову и обвел бешеным взглядом остальных пленников, явно ошеломленных таким развитием событий. За его спиной раздался сухой, скрипучий голос:
– Итак, я думаю, теперь всем понятно, ЧТО случится с вами при малейшем признаке неповиновения. Стало тихо. Голос добавил:
– Достаточно, соратник.
Вахмистр оскалил зубы в улыбке, от которой у пленников, которым еще хватало душевных сил, чтобы хоть что-то замечать, застыла в жилах кровь, и опустил руку с барабанником, тут же, впрочем, подняв
