— Месть? Это низко.
— Уничтожение.
Она схватилась рукой за горло:
— О Господи! Могу я это запретить?
Он вдохнул, на мгновение прикрыв глаза.
— Ты можешь приказывать и запрещать мне все, что угодно. Это было подобно открытой двери, в которую ей хотелось войти, чтобы приказать ему убежать вместе с ней туда, где не будет никакой угрозы, но она не могла. Он открыл ее, доверяя и веря, что она не воспользуется этим преимуществом.
— Тогда я запрещаю убивать или причинять вред моему брату, если только он опять не нападет на меня.
Фитц поклонился:
— Как пожелаете. Теперь сундук? Он снова повернулся к двери.
— Постой! Мне нужно сказать еще кое-что важное, Фитц. Он обернулся, но прислонился к двери, как если бы у него подкосились ноги.
— Ох, любимый, пойдем. — Она пошла к нему.
— Нет, говори, что хотела.
— Просто... я думала, что мой отец приезжал в Англию только три раза за мою жизнь, но, очевидно, он бывал здесь чаще, однако не удосуживался навестить жену и ребенка.
— Не могла же ты питать иллюзии, что он тебя любит?
— Должно быть, все-таки питала, несмотря ни на что. Он носился со мной, когда приезжал, но на самом деле ему было на меня наплевать. Он просто мучил маму, воруя мою привязанность.
Он выпрямился:
— Дамарис, у твоего отца была огромная деловая империя, которая требовала всех его сил и времени. Уверен, что он пренебрегал тобой, но сомневаюсь, что у него было время на мелочную войну.
Она покачала головой:— Нет, я его знаю. Потому что его дурная кровь течет в моих жилах. Он был вполне способен на это. Он использовал любое попадающееся под руку оружие, чтобы выиграть войну, а это была война.
Дамарис прошлась по комнате, затем вернулась обратно.
— Я боюсь своего наследства, Фитц. Думаю, отец с матерью были по своей натуре более близки, чем казалось. У него было мало времени на навязчивую неприязнь, а у нее не было времени ни на что другое. Я понимаю, за что она ненавидела его, но за что он ненавидел ее? Он победил. Он имел все. Я боюсь того, что в этом сундуке.
— Тогда предоставь его мне. Я просмотрю его и дам тебе знать.
— Нет, я должна сделать это.
— Прекрасно. — Он открыл дверь и отступил, чтобы она прошла.
Подойдя ближе, Дамарис спросила:
— Мне позвать Мейзи?
— Я верю, что мы достаточно сильны. Где это?
Его слова заключили ее в оковы, как если бы она дала обещание. Если безупречное поведение — цена его общества, она заплатит ее.
— В чулане, — ответила она и прошла мимо него.
— Дамарис, — окликнул он ее. Она остановилась.
— Прими во внимание, что ты могла взять от своих родителей лучшее, а не худшее. Любое качество может быть и плохим, и хорошим.
— Одержимость?
— Способность сосредоточиться на цели.
— Как было у меня с Эшартом, — заметила она. — И как у меня теперь с тобой. А озлобленность?
Он покачал головой:
— Насколько я понимаю, твой отец был храбрым, изобретательным, трудолюбивым человеком, которого уважали и которому с удовольствием служили. О твоей матери мне известно немного. Возможно, ее характер испортило его небрежное отношение, но подозреваю, что по своей природе она была практичной, находчивой женщиной.
— Тогда почему же она не сумела выбросить из головы свою ошибку и склеить новую жизнь из осколков?
Он улыбнулся:
— В тебе сейчас говорит твой отец, но у твоей матери была более страстная, менее прагматичная душа. Как у тебя, — мягко добавил он.
Она печально улыбнулась:
— Это опасный дар.
Она привела его в маленькую комнатку, где среди прочих коробок и сундуков стоял простой деревянный сундук. Дамарис сморщила нос:
— Узнаю этот запах. В спальне матери так пахло.
— Потому что она держала сундук под кроватью. — Фитц поставил подсвечник, который прихватил с собой, на гору коробок, затем открыл маленькое окно. — Судя по запаху, трупа там нет.
— Боже! Не шути так.
— Обычный тлен, я бы сказал, с примесью специй и духов. Давай-ка посмотрим на эти чудеса Востока. У тебя есть ключ?
— Нет. Не представляю, где он.
Он опустился на колени и вытащил свои отмычки. Дамарис прислонилась к закрытой двери, любуясь его грациозными движениями и строгой сосредоточенностью. Она на пути к решению проблемы своей безопасности, но зачем ей жизнь без него?
Он отомкнул замок и поднялся.
— Хочешь открыть сама? Она прошла вперед.
— Думаю, на это у меня хватит смелости.
Она потянула, но крышку заело. Он помог ей, вероятно, прежде чем подумал, что прикасаться к ней неразумно. Как только крышка подалась, он отступил назад. Она тоже отшатнулась от запаха.
— Ну и грязь! — Она опять подошла и осторожно приподняла вышитый белый шелк, который был безнадежно испорчен чем-то серым, прилипшим к нему. Она выпустила шелк, поднесла пальцы к носу и понюхала.
— Амбра. Из желудка кита, используется для приготовления духов. Ценная в небольших количествах, но вредна в избытке.
— Как некоторые люди, которых я знаю.
Это была шутка, и она взглянула на него с удивленным удовольствием. Это ничего не изменило, но было чудесно.
— Возможно, нам стоит делать это на улице, — заметила она.
— Слишком опасно. Не вытирай пальцы о юбку. — Он протянул ей носовой платок. — Зачем класть амбру на дорогой шелк? Твоя мать была так небрежна?
— Напротив, она была образцом аккуратности. Нет, я подозреваю, что этот сундук — свидетельство ее ненависти. — Она вытащила шелк, под которым обнаружились осколки когда-то красивых флаконов.
Какая-то узкая деревянная коробочка торчала с одного бока. Дамарис вытащила ее и обнаружила, что это папка. Осторожно развязав шелковые тесемки, она нашла восточные рисунки, каждый разорван на четыре части.
— А потом она аккуратно сложила их. — Дамарис бросила папку обратно в сундук. — Моя мать была сумасшедшей.
Он обнял ее и притянул ближе. Она в тот же миг прильнула к нему, но он ее не оттолкнул.
— Она была глубоко уязвлена, — сказал он, потирая ей спину. — Любой, если его оскорбить и уязвить, может съехать с катушек.
Думает ли он о своем брате?
Она набралась силы от его нежности, достаточно, чтобы отстраниться.
