На лице Хью медленно появилась дьявольская улыбка.
– Не веришь? – переспросил он. – Может быть, отправить вас обоих обратно в Манвиль? Конечно, перенос на далекие расстояния у меня получается не так хорошо, как у Гая Бретонского. Не исключено, что вы долетите только до середины пролива. Ты хорошо плаваешь, де Сай?
– М-милорд! – Люк де Сай начал запинаться на каждом слове от страха. – Я уеду из Лэнгстона сию же минуту, но умоляю вас, не надо испытывать на мне ваши чары!
Клянусь вам, вы больше никогда не увидите моего лица!
Всем в зале показалось, будто Хью стал выше ростом, чем обычно. Он холодно взглянул на Люка де Сая и сказал:
– Проваливай!
Затем, взглянув на своего зятя, он внезапно щелкнул пальцами, и туг же вспыхнул голубой огонек, казалось, вырвавшийся прямо из кончиков его пальцев.
– Ну, братец Ричард? – проговорил он.
Ричард де Манвиль выпучил глаза, увидев, как Хью Фоконье высекает пальцами огонь. Сердце его бешено забилось. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог издать ни звука. Постояв так несколько секунд, он внезапно рухнул на пол.
– Он что, умер? – спросила Изабелла слугу, вставшего на колени рядом с Ричардом и нащупывавшего пульс.
– Да, госпожа, умер, – раздался неожиданный ответ.
– Прекрасно! – торжествующе воскликнула Белли.
Люк де Сай резко повернулся и опрометью выбежал из зала. Больше его здесь не увидят.
– Не надо хоронить Ричарда в английской земле, – сказала Изабелла мужу. – Пускай его люди отвезут тело домой, в Манвиль. Уже поздняя осень, и оно не успеет разложиться. Думаю, моя невестка не станет долго оплакивать его кончину.
Слуги поспешно вынесли труп из Большого зала, положили его в ящик и вручили четверым солдатам Ричарда.
Изабелла гадала, доберется ли ее покойный брат до Манвиля или солдаты бросят ящик где-нибудь на полпути и отправятся искать другого господина. Но одно она по крайней мере знала наверняка: Ричард уже больше не нарушит покой в Лэнгстоне.
– Как тебе удалось высечь огонь из пальцев? – с любопытством спросила она Хью.
Хью улыбнулся.
– Некоторые вещи лучше хранить в тайне. Белли, – сказал он. – Я не думал, что такой простой фокус напугает твоего брата до смерти. Похоже, он сам виноват: нечего было так бояться магии.
– Он был дураком, – сказала Изабелла. – Знаю, что ты сочтешь меня жестокой, милорд, но я рада, что он сдох.
Он больше не причинит нам неприятностей, и мы можем жить, ничего не боясь.
– Но прежде нам предстоит уладить еще кое-что, Белли, – серьезно заявил Хью.
– Не сегодня, – попросила она. – Дай мне еще денек порадоваться возвращению домой, а потом мы поговорим, милорд. – И она поспешно вышла из Большого зала во двор, где стоял ясный, солнечный осенний день.
Хью вздохнул. Он понимал, почему Белли не торопится выяснить отношения, но до тех пор, пока они этого не сделают, спокойной жизни у них не будет. Он хотел по-настоящему помириться с Изабеллой, а не просто смириться со всем ради блага семьи.
Ночью, оставшись с ней наедине в спальне, он снова вернулся к этой теме. Налив себе и ей сладкого вина, он сказал:
– Мы должны решить этот вопрос сейчас, Белли.
Изабелла вздохнула. Как трудно с этими мужчинами!
Неужели Хью не может просто радоваться тому, что они благополучно добрались домой и она любит его?
– Не знаю, о чем здесь можно говорить, милорд, – ответила она.
– Ты мне как-то сказала, что не любила Гая Бретонского, – начал Хью.
– Да, не любила, – подтвердила Белли. – Я сказала ему, что люблю его, потому что знала, что это доставит ему удовольствие и он станет доверять мне. Мне нужно было его доверие, чтобы помочь тебе, Хью! Почему ты не хочешь этого понять?
– И все же, по-моему, ты получала удовольствие от его страсти, – мрачно заметил Хью.
Изабелла задумалась на мгновение, а потом сказала:
– Иногда – да. Даже несмотря на то что это удовольствие он мне навязывал. Я просто не могла совладать со своим телом, но ведь это не любовь, милорд. Разве ты не получал удовольствие от ласк Вивианы Бретонской? И пока ты благодаря моим стараниям не пришел в себя, разве ты не питал к ней нежную привязанность? В чем же между нами разница, Хью? Объясни мне это, и тогда я, быть может, попрошу у тебя прощения.
– Я мужчина, мадам! – надменно заявил Хью. – А мужчине позволено делать все, что ему нравится и не выходит за рамки закона. Тогда как добродетельная женщина должна при любых обстоятельствах хранить целомудрие.
