американского андеграунда. На вопрос: «Вы не атеист?» – он отвечает: «Нет, логично, чтобы существовали силы умнее нас. Но если того, кто сомневается в бытии Бога, называют агностиком, тогда я скорее гностик – признаю существование высшей силы, но не знаю, какую форму она принимает. И всю жизнь мы ее ищем».
Итак, вступив на путь поисков высшего знания, я присоединяюсь к этой интерпретации. Вот, теперь я сказал бы, что я гностик. Это лучше, чем атеист, нет? Правда, течение гностицизма было решительно опровергнуто в III веке святым Иринеем, епископом Лионским, но Крамба это как будто не смутило, если только он в курсе дела.
Мне так же трудно верить в Бога, как в теорию о рыбах, которые превратились в динозавров, а потом в обезьян, а уж те сами собой сделались людьми, и все это будто бы произошло случайно. Эти тезисы отстаивают законченные сциентисты. В то же время читаю я Бернаноса, Блуа, Пеги, Жюльена Грина, Клоделя, и меня берет досада. Они были куда умнее, чем я, и они верили! Тем не менее разве они не говорят таких же глупостей, как и рационалисты? Верить в то, что все появилось без причины, – такое же безумие, как верить в наличие причины.
Ди Фалько: Ты недавно заявлял, что верят одни «старики» и «бедняки»: не думаю, что те, кого ты сейчас назвал, согласились бы причислить себя к этим разрядам людей. Любопытное наблюдение: как только верующие получают чуть заметный численный перевес над неверующими, иррациональное переходит в мощное наступление.
Бегбедер: Верно: в кино, в литературе… Совсем недавно – «Страсти Христовы» Мэла Гибсона, «Властелин колец», «Гарри Поттер» и особенно «Матрица» – в образе Нео есть что-то от Христа.
Ди Фалько: То же и в более старых фильмах. Первый «Супермен» – там действие начинается как в Евангелии. Отец посылает на землю сына, одаренного сверхъестественными способностями. То же относится к «Е.Т.»[14] – афиша фильма говорит о влиянии «Сотворения Адама» Микеланджело, где изображен перст Божий, направленный навстречу руке человека.
Бегбедер: А отношения отца и сына в «Звездных войнах»! Темная сторона силы и все такое…
Ди Фалько: У всех этих режиссеров присутствует духовное измерение, осознанное или нет, в котором выражен вопрос.
Возможно, в наше время все увеличивается число людей, которые вопрошают себя о Боге. Среди интеллектуалов, например, – Макс Галло, Режис Дебре, ты…
Бегбедер: Ну-ну, полегче! Что касается меня, я не интеллектуал. Вопрошать не значит примыкать. В то же время, столкнувшись с недостатком доказательств, совсем сникаешь. Может, я жертва диктатуры рационализма? Раз все недоказуемо, либо вера идет на убыль, либо остается одно: просто думать, что Бог есть, поскольку никто не в состоянии представить доказательства, что Его нет. Многие довольствуются принятием такого решения: credo quia absurdum. Верую, ибо абсурдно, по словам Блаженного Августина. А вот что говорит Тертуллиан, основатель теологии: «Несомненно, ибо невозможно». Обожаю бредовые рассуждения вроде этих, великие богословы – большей частью дадаисты! Иной раз доказательства бытия Божия – просто халтура: Декарт, например, утверждает, что Бог есть, поскольку у нас возникло представление о Нем! Да уж, не перетрудился! А святой Ансельм заявляет, что раз Бог совершенен, Он существует – ведь совершенство предполагает бытие. Онтологическая насмешка над нами! Хватает примеров, объясняющих рост атеизма среди тех, кто отмел экзистенциальные и метафизические вопросы, чтобы жить спокойно.
Ди Фалько: Думаю, тут скорее желание держаться подальше от учреждений, от Церкви: «В непосредственных отношениях с Богом мне не нужны священник и месса, и потому меня больше занимает религия человека». Тогда люди называют себя атеистами, забывая значение слова «атеист» – «отрицающий Бога». Ты сказал: «Верую – значит, существую». Но, наоборот, «Мыслю – значит, не верую» подразумевает: «Лучше объявим себя атеистами и тем докажем, что мы – умные люди».
Бегбедер: Да, тенденции изменились. Бога можно и отложить. В первую очередь нужно деньги зарабатывать, как-то выкручиваться, растить детей, ведь потом останется только подохнуть. Все те же пресловутые материализм и индивидуализм, которые, по-моему, взяли верх.
Впрочем, теперь уже так банально называться атеистом, что, мне думается, скоро будет считаться высшим шиком объявить себя католиком, верующим и соблюдающим обряды! Или гностиком, как я! Надеюсь, новая мода начнется с меня.
Перед лицом абсурда, перед лицом тайны Церковь предлагает нам верить в некий набор чудес – со Святым Духом, Девой и богатым ассортиментом красивых историй. И брать надо все в комплекте. Только я не желаю быть фарисеем.
Ди Фалько: Я тоже! Церковь принимает каждого таким, каков он есть. Во всех приходах мы организуем группы размышлений, и вопросы, которые нам задают, доказывают, что люди задумываются о догматах, Троице или Воскресении. Никогда Церковь не скажет им: «Не старайтесь понять, верьте!» Мы пытаемся объяснять. Кстати, некоторые участвуют в этих группах анонимно, и кое-кто из них обращается. Придя к нам за разъяснениями, они уходят с твердым убеждением. Ведется ежегодный учет, согласно которому в 2004 году более 2,5 тысячи взрослых приняли католичество и более 9 тысяч человек подготовлены к этому.
Бегбедер: Откуда взялись эти обратившиеся люди?
Ди Фалько: Это взрослые, перед которыми встает вопрос о вере, и они проходят подготовку к крещению. Люди, безразличные к религии, атеисты или те, кто оставил другую религию. Это стихийный процесс. Никакого прозелитизма. Приведу пример: один католик, человек церковный, имеющий детей, разводится и вступает в гражданский брак с разведенной, у которой тоже есть дети. Дама – неверующая, однако благодаря их совместной жизни ей открылся Бог. С этим случаем я столкнулся недавно.
Бегбедер: Разве не из любви к мужу она так поступила?
Ди Фалько: Нет. Рядом с его верой настойчивее зазвучал вопрос в ее душе, и она открыла Бога. В случае, если в брак вступают католик и некрещеный, Церковь не требует обращения второго из супругов. Если один из них принимает религию другого, потому что таково обязательное условие, как в исламе или иудаизме, то о вере говорить не приходится.
Бегбедер: В моем роду несколько поколений назад все были протестантами. После брака с католичкой ветвь Бегбедеров, к которой принадлежу я, приняла католичество. Так я и стал католиком. Обращения не было. Убежденности тоже. Все дело в моих предках. Это напоминает мне библейскую притчу – очень практичную. Всю жизнь я могу прожить гнусным эгоистом, а если обращусь перед смертью, со мной будет все в порядке – совсем как в притче о блудном сыне: тебя примут, парень, добро пожаловать, ты слегка заблудился, но вернулся домой. Я держу в запасе одну карту – джокера, думая про себя: ах, я блудный!
Ди Фалько: В притче подразумевается, что сын искренен, о расчете речи нет. Эта притча свидетельствует также о безграничности любви и прощения.
Бегбедер: А я и не собираюсь лгать. Состарившись, я, наверное, стану ближе к религии и буду искренним, помирать-то страшно. Есть еще пример Блаженного Августина, раскаявшегося грешника. Сначала он распутничал, а потом наступило озарение, и он услышал голос Предвечного. Это обнадеживает. Можно жить в пороке, а кончить святостью. Выходит, для прожигателей жизни не все потеряно! Нечто подобное было с Жаном Кокто: увлекшись Жаком Маритеном,[15] он решил заменить опиум Богом. А римский император Константин крестился в самый день смерти: на всякий случай он постоянно держал при себе епископа…
Ди Фалько: Вот видишь, главное чудо нашей веры – милосердие, прощение, стоит только искренне признать, что наши поступки и поведение не соответствуют тому, чего ждет от нас Христос. Возьми, к примеру, отношение Христа к женщине, уличенной в прелюбодеянии, или, как ты сам говорил, притчу о блудном сыне – одну из самых прекрасных страниц Евангелия. По дороге сын обдумывает, что сказать отцу, заранее подбирает слова, готовясь просить прощения. Но едва сын вернулся, отец обнял его, прежде чем он успел произнести хотя бы слово. Главное место, которое отводится прощению в нашей
