винить.
— И это называется врач! Жалкий знахарь, обманщик! Кто обещал, что ты будешь зеленым целый год? Знаешь, как это называется? Продажа товара по фальшивой декларации! Он нам за это ответит!
— Слава богу!
— Его надо привлечь к ответственности, этого шарлатана. Он должен заплатить нам за нанесенный ущерб. Его надо упрятать за решетку… Да, да. Пусть там и ему вколют его же зелье, тогда я смогу быть одновременно менеджером вас обоих.
Это был юмор висельника. Но Густафссон не испытывал желания утешать приятеля.
— Не городи чушь! Впрочем, это единственное, на что ты способен.
— Ладно, поторапливайся. Нам пора. Возьмем такси. Твое выступление будет первым, это я беру на себя, скажу, что мы торопимся еще в одно место.
— Я выступать не буду. Позвони и предупреди их.
— Отказаться? Когда публика ждет? А что я им скажу?
— Все как есть. Скажи, что больше выступлений не будет.
Пружина так и взвился:
— Прекрасно! Хороша благодарность за все мои труды и старания, за письма, телефонные звонки и переговоры! Молодец! Но помни: если ты отказываешься выступать, это нарушение контракта.
— Я не виноват, что перестал быть зеленым. Могу сам позвонить, если ты не хочешь. Но выступать я больше не буду.
Пружина лихорадочно размышлял. И вдруг перед ним забрезжил луч надежды, в разбушевавшемся океане он увидел спасительную соломинку.
— Пусть так, — сказал он. — А что ты намерен делать дальше?
— Теперь я могу работать где угодно.
— Ты так думаешь? Какая наивность! У тебя еще не кончился срок наказания. Тебе предстояло быть зеленым целый год, а прошло всего ничего. Значит, опять вернешься в камеру. И просидишь свои положенные полтора года! Восемнадцать месяцев, не считая одного, который уже прошел.
Густафссон испугался. Об этом он не подумал. Но ведь он не виноват в том, что случилось? Неужели его опять упрячут в тюрьму? Мысль об этом была ему невыносима.
А Пружина уже вошел в свою прежнюю роль:
— Я все улажу. Можешь на меня положиться. Я знаю одного парикмахера, у него можно достать грим. Живет неподалеку. Сейчас я к нему сбегаю. Только смотри, никому ни слова. Ни слова…
Он бросился к двери. Скатился по лестнице и понесся по улице как испуганная собачонка.
На мгновение Густафссон испытал ни с чем не сравнимую радость. Он подумал, что его наказание кончено. Но утешение оказалось призрачным. Он перестал понимать что-либо.
Он тщательно осмотрел свои руки, разделся, осмотрел живот и бедра, стал перед зеркалом с маленьким зеркальцем в руках, чтобы увидеть спину. Никакого сомнения. Зеленый цвет по всему телу начал бледнеть.
Хлопнула входная дверь. Это пришли дедушка и Ингрид. Густафссон быстро погасил верхний свет и забился в темный угол.
Увидев, что он дома, Ингрид удивилась.
— Ты еще не уехал?
— Да… Пружина куда-то пошел. Он сейчас вернется.
— Это несчастье никуда от нас не денется, — с горечью сказала Ингрид.
— Несчастье далеко не ходит, — заметил дедушка.
Он явно был не в своей тарелке и не мог, как обычно, найти подходящую случаю поговорку. Ингрид хотелось что-то сказать Густафссону, так же как и ему ей, но оба молчали, не зная, с чего начать.
— Пер, — сказала она наконец. — Пусть твое сегодняшнее выступление будет последним. Хорошо?
— Почему?
— Потому что я прошу тебя об этом.
— Хотел бы. Но не могу. Почему вы не можете оставить меня в покое?
Ингрид обиделась.
— Сделай одолжение! Я обещала угостить дедушку бутербродами. Мы пойдем на кухню.
Дедушка засеменил за ней. По дороге ему пришла на ум поговорка:
— Продолжай делать по-своему. Но помни: кто много зарабатывает, у того жестокий хозяин.
Густафссон не нашелся, что ответить. К тому же позвонили в дверь. Пришел Пружина с коробкой под мышкой.
— Вот, гляди. Тут одна зелень. Этот тон женщины кладут себе на веки. Мы опустошили весь его запас.
Густафссон колебался. По его мнению, эта затея у них не пройдет. По Пружина был исполнен энтузиазма. Он уже хотел приступить к делу, как в дверь снова позвонили. Это был доктор Верелиус, который хотел повидать Густафссона.
— Густафссон сегодня занят, — заявил Пружина. — У нас вечером выступление.
— Да, я слышал об этом. И мне это не нравится.
— Ваше дело. Нас это не касается.
Прежде доктор Верелиус избегал открытого столкновения с этим нахальным типом. Но сейчас он не собирался молчать.
— Послушайте, уважаемый, — сказал он. — В данном случае мое желание играет первостепенную роль. Не забывайте: Густафссон находится под моим наблюдением, потому что я его врач.
— А я его менеджер и как таковой контролирую все его дела.
— Мой контроль касается действия красящего вещества.
Пружина не мог удержаться, чтобы не осадить этого наглого докторишку.
— Красящее вещество? Дерьмо, а не красящее вещество! — выпалил он, ткнув пальцем в Густафссона, но тут же опомнился. — Он… Да он с каждым днем становится все зеленее и зеленее. Из-за этого вам нечего беспокоиться.
Густафссон хотел выйти на свет. Пружина быстро толкнул его обратно:
— Сядь!
Доктор объяснил, что должен каждую неделю хотя бы бегло осматривать Густафссона. По мнению Пружины, в таком осмотре не было никакой необходимости.
— Густафссон выступает на эстраде с песнями. Тысячи людей видят, что он зеленый, как лягушка. А сейчас, довдор, извините, у нас, к сожалению, нет больше времени. Если хотите осмотреть Густафссона, приходите, когда это будет удобно нам.
К удивлению, доктор Верелиус сдался перед их доводами.
— Ну что ж, не буду мешать, приду в другое время.
Пружина сразу успокоился. Пусть доктор не тревожится. Он самолично следит за Густафссоном, как заботливая мать за своим ребенком.
С этими словами он закрыл за доктором дверь, вытащил коробку с гримом, достал карандашик и стал пробовать грим на себе, не прерывая разговора с Густафссоном:
— Тебе следует остерегаться этого доктора. Самое лучшее — сменить квартиру. Переезжай-ка в другой конец города, пусть тогда рыщет да ищет, а мы тем временем будем разъезжать с выступлениями.
— Как же я буду выступать, если с меня сойдет краска?
— Будешь гримироваться! Взгляни на меня. Как я тебе нравлюсь? — Он повернулся к Густафссону. — Видишь, мы с тобой словно близнецы!
Густафссон отшатнулся:
— О черт!.. Неужели я так выгляжу?
— Конечно! — уверил его Пружина.
И снова раздался звонок в дверь.
Открыла Ингрид. Вошедший был ей незнаком. Зато Пружина, выглянувший в переднюю, сразу узнал его. Это был журналист. Тот, что ходил в берете. Берет поклонился Ингрид. Назвал свою фамилию. Ему хотелось бы видеть господина Густаф… Он не закончил.
— А, вот и он сам! Что с вами, господин Густафссон? По-моему, вы были гораздо выше.
— Я не Густафссон, — отрезал Пружина. — Густафссон в гостиной.
— Да, да, теперь вижу, — сказал Берет. — Я вас узнал. Вы тоже стали зеленым? А вы в чем провинились?
— Ни в чем. Меня в тюрьму не сажали. — Пружина был оскорблен. — Просто решил загримироваться. Зеленый цвет теперь в моде.
— Ясно.
— Хочу поддержать Густафссона, — прибавил Пружина. — А то ему как-то одиноко. Теперь мы с ним зеленые на пару.
— Да, да. После последней истории это, наверно, необходимо.
Ингрид молчала. Она не понимала, что происходит. Пружина гримируется, Пер прячется в тень. Доктора отсылают прочь. А теперь, в придачу ко всему, в дом является журналист.
Нужно разобраться, в чем дело. А для этого необходим свет поярче. Ингрид щелкнула выключателем, и гостиную залил яркий свет.
— Про какую это историю вы толкуете?
— Про ту, о которой напечатано в сегодняшнем номере «Квелльсбладет», — объяснил Берет.
— А что там такое? — полюбопытствовал Густафссон.
— Да ничего особенного, — испуганно вмешался Пружина. — Пустяки. Небольшая реклама. Мы лично так к этому отнеслись, господин редактор. А теперь нам пора, господина Густафссона ждут. Он у нас нарасхват. Все хотят его видеть, ангажементов полно. От некоторых приходится даже отказываться. Напишите об этом в своей газете! — Он хотел улизнуть вместе с Густафссоном, но Берет загородил им дорогу.
