– Нет, он взял самоотвод и попросил вывести его из резерва. Да вообще-то пока еще никто и не ставит вопрос о назначении нового директора.
– То есть прежнего с должности не снимают? – чуть удивился Крячко.
– Ну, вначале было такое мнение. Но к руководству департамента поступило коллективное письмо от обитателей дома инвалидов, в котором они просили оставить Кононенко директором. Поэтому, скорее всего, он и останется на этой должности.
Задушевно распростившись с впечатлительной сотрудницей, Стас покинул кабинет и, прыгая через ступеньку, направился вниз. Он даже не подозревал, как долго после его ухода та время от времени бросала взгляды в сторону двери, словно ожидая, что на пороге кабинета вновь появится этот с виду неотесанный, грубоватый, но тем не менее довольно-таки обаятельный сыщик.
Времени до вечера было еще предостаточно, и Крячко решил распорядиться им рачительно. Он вернулся в управление и обзвонил райотделы, куда направлялись ориентировки на серые «Шкоды» с восьмеркой в номере. Большинство окончательных результатов еще не имело, но три района, где машин для проверки было всего ничего, результаты проверки алиби их владельцев уже имели. В одном районе все три «Шкоды» были «чистыми» – их владельцы имели железное алиби. А вот в двух других по одной машине, нуждающейся в более пристальной проверке, обнаружилось. Местные штабисты, с которыми общался Крячко, о хозяевах машин рассказать смогли немногое. Об одном сообщили, что это предприниматель, помешанный на инопланетянах, другой оказался философом без постоянного места работы, который несколько лет назад состоял в одной из группировок экстремистского толка. Взяв их адреса и контактные телефоны, Стас после короткого обеда в ближнем кафе отправился на своем отдохнувшем «мерине» к философу-экс– экстремисту.
Тот проживал в Балашихе, в однокомнатной квартире старой девятиэтажки. Через час езды он подрулил к дому, возле которого, несмотря на начавший моросить мелкий осенний дождь, под зонтиками в плащах-дождевиках сидели две старушки миролюбивого вида. Станислав прикинул, в котором из подъездов может обитать обладатель квартиры номер пятьдесят. Старушки, до того обсуждавшие что-то архиважное, разом замолчали и обратили свои взоры в его сторону. Выйдя из машины, Крячко направился прямо к ним. Он решил начать, с так сказать, предварительной рекогносцировки, выяснив у старушек все, что только можно, о жильце пятидесятой квартиры. Станислав изобразил улыбку «а-ля Бельмондо» в роли «Великолепного» и, поприветствовав собеседниц, вежливо поинтересовался, не знают ли те Родакова Павла Яновича. Старушки переглянулись, и одна из них, с синим зонтом в белый горошек, сдержанно известила, что таковой им известен, но тут же задала встречный вопрос:
– А вам-то он на что? То участковый к нему с раннего утра чего-то там домогался, то теперь вам он зачем-то понадобился... Вы кто будете-то?
Стас показал свое служебное удостоверение и примирительно заметил:
– Вас, я вижу, беспокоит, что к Родакову милиция проявляет повышенный интерес. Вы о нем что могли бы сказать?
– Да, в общем-то, все только хорошее, – категорично ответила вторая, под траурно-черным зонтом со сломанной спицей. – Живет тихо, с соседями не скандалит, пьянок у себя не устраивает. Вежливый, всегда пройдет поздоровается.
– А вы давно его знаете? – Крячко с благодарностью посмотрел на небо, которое внезапно прекратило разводить слякоть.
– Года четыре-пять, – подумав, ответила первая. – Так-то он, по-моему, из Тулы. Тут жил его дядя, отставной офицер. Старенький такой... Детей у него не было, жену похоронил. Ну и как стало совсем невмоготу, позвал Павла жить к себе. А у того за год до этого что-то с женой не заладилось, она его из квартиры выставила, и он жил по знакомым. Вот он тут и поселился. Год назад его дядя умер, а квартиру перед смертью оформил на Павла.
– А что за причина смерти этого дяди? – насторожился Станислав.
– Сердце... – коротко ответила вторая. – Да вы не думайте, он умер на наших глазах. Шел из магазина, присел отдохнуть на этом самом месте и упал на землю. Пока приехала «Скорая», он уже и все...
– А Павел сейчас дома?
– Должен быть... – пожала плечами первая. – В такую погоду он на улицу и носа не кажет.
Павел Родаков и в самом деле оказался дома. На звонок Стаса дверь открыл худощавый мужчина лет тридцати трех – тридцати четырех. На нем были застиранные джинсы и вылинявшая футболка когда-то оранжевого цвета. Появлению Крячко он не удивился и жестом руки молча пригласил гостя войти в прихожую.
– Здравствуйте, – с недоумением в голосе поздоровался Станислав. – Вы меня как будто ждали... Я из Главного следственного управления, меня зовут Станислав Васильевич.
– Добрый день, – со спокойной сдержанностью поздоровался тот. – Нет, я никого не ждал, но с первого же взгляда понял, что вы из органов. Ко мне наш участковый сегодня уже приходил, задавал различные вопросы, исходя из которых я понял, что его интересует мое алиби. Ведь и вы по этому же поводу?
– Хм... Приятно иметь дело с догадливым человеком, – усмехнулся Крячко.
– Да? А мне, учитывая мои прежние контакты с милицией, казалось, что все как раз наоборот – ей больше нравятся туповато-недогадливые... – тоже усмехнулся Родаков. – Проходите в комнату, присаживайтесь.
Станислав шагнул в комнату, одновременно служившую и гостиной, и залой, и спальней, обратив внимание на чистоту и порядок в жилище философа. Впрочем, здесь тоже имелась своя «фишка» – все стены были увешаны листами бумаги с отпечатанными на принтере сентенциями известных мыслителей – Спинозы, Канта, Декарта, Шопенгауэра, Аристотеля и других. Ему бросилось в глаза предельно логичное: «Я мыслю, значит, я существую», а также сгусток патерналистского сарказма: «Чтобы женщина меньше думала о политике, она должна чаще ходить беременной». Кто именно это сказал, он не стал всматриваться, но изречения показались ему весьма занятными.
– Похоже, вы о женщинах не самого высокого мнения? – Крячко указал взглядом на цитату.
– Смотря о каких... – как и подобает философу, Павел рассуждал сугубо философски. – Перефразируя революционного классика, скажем так: есть женщины и женщины. Та, которую я когда-то считал образцом женщины, на поверку оказалась мелкой натурой с жизненной позицией римского плебея: хлеба и зрелищ.
– Вы упомянули о контактах с милицией. Что это были за контакты?
– Вам разве не рассказали? Хм... Лет девять назад я состоял в патриотическом движении «Народное вече», которое было оппозиционным к тогдашней «партии власти». Собственно говоря, я был одним из его идеологов. Естественно, наша позиция не устраивала многие властные структуры уже хотя бы потому, что мы разоблачали разрушительную политику тогдашнего кабинета. И тогда к нам заслали провокатора, который где-то что-то якобы заминировал. Нас тут же взяли, как говорят на одесском Привозе, «общим гамузом». Вот тогда-то я и познакомился с милицией, прокуратурой и ФСБ. Нет, нас не били, не пытали... Нас просто прикрыли. Но я доволен тем, что наша недолгая деятельность все равно принесла хоть какую-то пользу. Через год или два тот кабинет был распущен, а к сегодняшней поре его глава вдруг стал ярым оппонентом нынешней власти. Жизнь все расставила по своим местам.
– И чем же вы занимаетесь сейчас?
– Пишу кандидатскую по философии. – Родаков указал на штабеля исписанной бумаги, громоздящиеся на столе у окна. – Вас интересует, чем зарабатываю на жизнь? Пишу статьи для философских и популярных изданий, занимаюсь репетиторством. На прошлых выборах в Госдуму работал райтером в предвыборном штабе одного из кандидатов. Платили отменно... Я вон даже смог купить себе хорошую «Шкоду». Правда, с рук... Кстати, участкового она почему-то очень интересовала.
– Некую «Шкоду» серого цвета с цифрой «восемь» в номерном знаке свидетели видели на месте одного чрезвычайного происшествия. Мы ее ищем, – с подкупающей откровенностью объяснил Станислав. – Поскольку вы не смогли достаточно внятно объяснить участковому, где были вечером четыре дня назад, мы вынуждены включить вас в число подозреваемых.
– Я был в загородном доме одного... человека... – несколько переменившись в лице, с трудом заговорил Павел. – Мы были вдвоем с женщиной. Сами понимаете, что ее имя, по понятным причинам, я назвать не могу.
– А если я дам честное слово, что ее репутация не пострадает? Подозреваю, вы не тот человек, который нам нужен. Но я хотел бы иметь веские основания так думать.
– Хорошо... Это жена того депутата, на которого я работал. Она руководила штабом, мы с ней виделись ежедневно, и я даже не могу сказать, с какого момента вдруг началось наше сближение. Когда прошли выборы и наш кандидат победил, он на радостях покатил с дружками в сауну. Идиот! А она среди ночи позвонила мне и попросила приехать в их загородный дом. Вот с того момента все и пошло-поехало...
– Фамилия депутата случайно не Глатский?
– Не-е-т, работать на этого высокомерного недоумка я никогда бы не стал. Даже за большие деньги. Фамилия моего бывшего, так сказать, босса Завихряев. Так-то он не злой, только что с ветерком в голове. Но вы мне обещали...
– Свое слово я помню, – строго уведомил Стас.
– Ну а чтобы вы уж точно ни в чем не сомневались, рискну позвонить ей. – Родаков набрал номер на сотовом и, услышав отзыв, как заметил Стас, словно посветлел лицом. – Здравствуйте, Людмила Анатольевна. Это я. Говорить можете? В общем, Люда, понимаешь, у меня сейчас человек из главка по уголовным расследованиям. Дело в том, что в тот вечер... Да, да, да... Где-то что-то произошло, и свидетели видели машину, похожую на мою. Я не хотел бы тебя во все это впутывать, но... – выслушав свою собеседницу, оборвавшую его на полуслове, он протянул телефон Станиславу: – Она хочет говорить с вами.
– Алло, здравствуйте, – голос в трубке был взволнованным, но очень приятного тембра, чего Стас никак не мог не отметить. – Я так поняла, требуется подтверждение алиби Павла. Так вот, могу официально подтвердить, что четыре дня назад он был у меня в загородном доме. Мне нужно куда-то подъехать, чтобы это засвидетельствовать документально?
– Нет, нет, это необязательно, – чуть заговорщицки уведомил ее Крячко. – Достаточно вашего устного заявления. Спасибо, что согласились пообщаться. Со своей стороны обещаю, что ни вы, ни Павел нигде фигурировать не будете.
Поблагодарив Станислава, Людмила попросила передать телефон Павлу. Выслушав ее, тот попрощался и с чуть растерянной улыбкой положил телефон на стол.
– Какая женщина! Боже мой, какая женщина! – задумчиво проговорил он и, неожиданно подойдя к стене, решительно сорвал с нее философскую сентенцию, с которой и начался его разговор с Крячко. – Конечно, Шопенгауэр – великий философ, но говорить о женщине в таком тоне даже он не имел никакого права.
Павел скомкал лист и швырнул его в мусорную корзину. Попрощавшись, Стас направился в прихожую, но неожиданно остановился.
– Вы ее любите? – Крячко обернулся и в упор посмотрел на Родакова.
– До этого момента сомневался, теперь уже нет... – с непонятной грустью констатировал тот.
– Ну, так пусть она разведется со своим обалдуем, женитесь на ней. – Стас пожал плечами. – В чем вопрос-то?
– В чем... – Павел остервенело стиснул руки. – Она женщина очень небедная. А я кто? Голоштанный философ, у которого жилплощадь менее тридцати
