Русская мечта

– Ты это чему, Мишка, мужиков учишь? – не выдержал Виталий.

– А ты молчи, – оскалился Шишкин. – Ты мировой паук. Тебе паутину плести положено. – И снова весело глянул на пораженных мужиков: – Революция с чего обычно начинается? Правильно. С глашатая. С буревестника. «Над седой от пены морем ветер тучи собирает». Помните? «Буря! Скоро грянет буря!» А вы каких- то там Золотых Яиц боитесь.

– Так, значит, советуешь не отдавать?

До мужиков доходило медленно, но верно.

Они пьяно, но деловито и со значением переглядывались.

Звякнула под ногами бутылка. Раз прячут, догадался Виталий, значит, брали водку не у Гоши Горина. Скорее всего, принесли с собой. Вот она – левая водочка, приплывшая неизвестно откуда.

– Пора вам, мужики, жить по собственной воле, – крепко сказал Шишкин. – Я однажды в Сальвадорском порту зажал полтинник в кулак, приглядываюсь к мулаткам, – полста баксов все же. Ищу такую, которая за те же деньги отработает на весь стольник. Приценился, нашел, а тут вываливает дикарь из-за угла. В модных шортах, в черных очках. Хвать мой полтинник и через площадь. Мулатки в крик, ручки вздымают, голые груди колеблются: «Полис! Полис!» А на кой хрен мне полис? Я живу собственной волей. Из-под меня проще живую бабу вырвать, чем полтинник. Бежит этот дикарь через площадь, по ихнему – джоккинг делает. И улыбка у него до ушей: знает, что у них там нельзя преследовать даже вора. Это у них дело полис. Но я-то из России, у меня дикарь полтинник унес! – ударил кулаком по столику Шишкин. – Считай, этим отнял мулатку, а она могла наработать на целый стольник. Ну, догнал я дикаря самостоятельно, уложил на землю. Он лежит, глазки пучит, ничего не понимает: как так? где полис? И толпа остервенилась, грозит черными пальчиками: не по правилам, мол! Насилие! А я живу своей волей, мне на их правила… Поняли? Ну, дал дикарю по рылу, забрал полтинник и снова выцепил из толпы мулатку…

– Значит, советуешь не отдавать? – несколько протрезвевший скотник Пашка Щукин загадочно покосился на Виталия и вынул из кармана спички. Коробка для надежности была вдета в японский гондон с кудрявым петушком. «Ты бы зажигалку купил, Пашка, – ревниво хмыкнул за стойкой Гоша Горин, – воняешь серой». В «Ветерке» у него было чисто. Дымно, но чисто. И столики такие, что никаких проблем! На такой наблюешь, ничего страшного. Смахнул рукой и опять обедай.

– У нас в Сибири климат суровый, – крепко сказал Шишкин. – Считай, три четверти жизни проводим в сапогах и в валенках, да? Это большое испытание. Так почему же мы миримся с таким положением дел? Так считаю, что каждый сибиряк должен получить международное право хоть раз в жизни омыть свои сапоги или валенки в каком бы то ни было теплом океане.

Виталий зажмурился.

Солнце садилось, красиво поблескивала вода.

Мужики курили, кивали. Плавал облаками дым. За стойкой умело протирал бокалы Гоша Горин, бывший почтальон. Вот добился своего: раздобрел мордой, вышел в люди, сделал Ляльке ребеночка. Лялька теперь при крепком человеке, а не при пауке, не при гуманитарной жабе.

5

На другой день увидел Виталий странное.

В домике бывшего капитана Шишкина широко, как от удара, распахнулась дверь и вылетел на улицу попик Падре. Путаясь в длинных полах рясы, отполз к завалинке, сложил молитвенно руки. – «О чем просишь?» – поинтересовался Виталий. – «Ничего не прошу. Спасибо говорю Господу». – «За то, что яйца не оторвали?» – «И за это».

Мишка Шишкин оказался дома.

Сидел за столом, закусывал из сковороды жареной картошкой с мясом. Сразу спросил:

– Выпить хочешь?

– А что у тебя есть?

– Водка. Восемнадцать бутылок! – Весело кивнул, подчеркивая, как весело и свободно жить человеку собственной волей. Правда, предупредил: – Бутылка, которая справа, ту не бери.

– Паленая?

– Ага.

С той поры, как при министре Павлове в очереди на обмен денег умерла от инфаркта жена, жил бывший капитан с дочкой Элкой. Дочка бросила школу и работала в местном магазинчике. В проем боковой комнатки виднелась аккуратно застланная девичья кровать с никелированными шарами. Была в избе еще одна комнатка, но дверь в нее Шишкин всегда держал закрытой.

– А чего ты бутылки держишь вместе? Ошибешься.

– Да нет. На каждой специальный штамп, – признался Шишкин. – Видишь, прямо на этикете пропечатано: «Эта водка настоящая».

– С какого теплохода берешь?

– Ни в жизнь не угадаешь. С катера Степы Карася. Хоть и речник, морского братишку не оставит в беде. Сам родился на плоту в деревянном домике. Для него что водка, что вода. Как напьется, так непременно тонет. Водяного заколебал, тот устал его гнать обратно. Однажды совсем утонул. Стоит на дне торчком, течение подталкивает к северу. Чуть не обделался, когда понял, что ему с другими утопленниками так пешком пилить по дну реки до самого Тобольска, и дальше. Хорошо, водяной в очередной раз опознал его и дал под жопу. Зачем водяному такой обгаженный?

Подмигнул, теряя чувство реальности:

– Пойдешь к мне?

– Куда это?

– В подсобники, – пил Шишкин, видно, не первый день.

– Торговать паленой водкой?

– Какая разница? Лишь бы платили. У меня размах, – взмахнул руками Шишкин. – Водку продадим, болота осушим. Болота осушим, насажаем яблонь. Протянутся сады от горизонта до горизонта. Будет где лечиться отравленным.

– Трудное это дело.

– Тяжело в лечении, легко в гробу, – весело хохотнул Шишкин. И совсем понесло его куда-то в сторону: – Вот француз имеет жену и любовницу, а любит любовницу. Еврей имеет жену и любовницу, а любит маму. А русский что? Он имеет жену и любовницу, а любит выпить. У нас все станут равными. Ни богатых, ни бедных, – выдал он свою мечту. – Все получат право размножаться и омывать сапоги или валенки в каком теплом океане. На самых страшных баб паранджу нацепим.

Неожиданно признался:

– Я нынче к каждой проданной бутылке прилагаю гондон.

– Зачем?

– Чтобы не плодили уродов. Ведь у нас как? Скотник выпьет, его сразу невыразимо тянет к самке. А благушинская самка, она всегда настороже, принюхивается: «Где нынче вес брал?» – «Да у Мишки Шишкина». – «Врешь! Где гондон с запахом земляники?» – «Да вот он». – «Тогда ладно». – Знают благушинские самки, что секс при Мишке безопасный. Без гондона теперь ни одна самка в Благушино не подпустит к себе подвыпившего мужика ближе, чем на метр.

– Ты, гляжу, запасся, – покачал головой Виталий, глядя на вьючный ящик, поставленный у окна. – Тоже водка?

– Гондоны! – обрадовался Шишкин.

– Откуда столько?

– С острова Симушир, – похвалился Мишка. – Это на Курильских островах. Там на сейсмостанции безвылазно сидит один корешок. Зарплату ему не платят, чтобы, значит, не сосал зря государство жадным ртом. Паша Палый его звать, крупных ног человек. После размера его ног идут уже чемоданы. На заставу Палого не пускают, потому что от него жена ушла. Сам подумай, – рассудительно развел Шишкин руками, – зачем Паша Палый погранцам без жены? Дел совсем немного, домик на берегу, океанский прилив приносит кучу гондонов. Особенно после штормов. Может, японцы специально бросают гондоны за борт, хотят остановить естественный прирост русского народа, как думаешь? Лично у Паши на станции пять полных холщовых мешков. Спрашиваю его: зачем столько? Ну, как, отвечает. Махну в отпуск однажды.

– Врешь, – не выдержал Колотовкин.

– Вот те крест! – страстно поклялся Шишкин. – Паша хороший, это его жена обманывала. С офицерами обманывала, с младшим сержантским составом, с рядовым составом, с рыбацкими экипажами, заходившими бункероваться водой, подозреваю, что даже с бакланами. Потом вообще свалила с острова. Паша пытался остановить, умолял, падал на колени, сжег в печке паспорт жены. Курилы ведь пограничная зона, там без документов ни шагу. Рыбаки, например, согласны взять на борт бабу, а погранцы не разрешают. Вдруг японская шпионка? Два месяца проверяли бабу в ленинской комнате на заставе. Оказалась не шпионка, отдали рыбакам. Ее рыбаки тоже проверяли два месяца. А потом на материке проверяли гэбэшники. Один Паша в расстройстве. Отдал мне два мешка японских гондонов. Вот хочу попросить всех наших благушинских баб, – расчувствовался Шишкин, – чтобы отписали Паше благодарственное письмо. Нет, мол, больше в селе ни одного урода! Может, мы того Пашу выдвинем в Думу. Ему ведь все равно, где собирать гондоны – на берегу Тихого океана или на Горбатом мосту.

6

Ночь к утру катилась, Виталий не мог уснуть.

Думал: одноногий капитан Карась – падла. Работает на нас, а Шишкину возит левую водку. В такт злым мыслям Виталия ученый дятел на дереве отбивал сигнал тревоги. Так громко, будто на траверзе Благушина дымила вражеская эскадра.

Ладно, переживем.

Скоро Павлик привезет немцев. Пойдет купля-продажа.

Лесу не жалко, территория расформированного лесхоза в разных местах забита брошенными штабелями. Еще больше впечатляют речки, в которых с середины прошлого века не живут даже водяные. Там дно на десять метров выстлано топляком. Все продадим немцам, не жалко, поставим в Благушино новый порт. Энергетики и обладминистрация выбрали правильное место. С нашей подачи, ухмыльнулся Виталий. С юга подойдет железнодорожная ветка, на реке –