— Я обеспокоен, — добавил Уорден. — Знайте же, что мне не нравится идея уничтожения этих существ. У них есть орудия труда, они разумны. Мне кажется, что надо бы как-то с ними связаться… попробовать подружиться… не убивать их для препарирования.
Радио замолкло на полторы секунды, за которые его голос дошел до Земли, и еще на полторы, за которые несся обратно ответ. Потом послышался оживленный голос чиновника:
— Прекрасно, мистер Уорден! Вас было слышно очень отчетливо!
Уорден пожал плечами. Лунная станция в кратере Тихо подчинялась высокому государственному учреждению. Персонал на Луне был компетентный (назначенные политиканами лица не желали рисковать своими драгоценными жизнями), но на Земле, в Бюро по космическим исследованиям, заправляли бюрократы. Уордену было стыдно перед Батчем… и его соплеменниками.
На следующее занятие Уорден принес в ясли пустую банку из-под кофе. Он показал Батчу, что если говорить в банку, дно ее вибрирует точно так же, как грудь. Батч деловито занялся экспериментированием. И сделал открытие, что вибрация чувствуется лучше, если банку направлять на Уордена.
Уорден загрустил. Он бы предпочел, чтобы Батч был менее смышленым.
Отчитываясь в очередной раз перед Землей, Уорден испытывал злость.
— Разумеется, у Батча совершенно иное представление о звуке, чем у нас, — отрывисто говорил он. — На Луне нет воздуха. Но скальный грунт переносит звук. Батч чувствует вибрацию твердых предметов, как глухой человек, к примеру, чувствует вибрацию пола, если музыка звучит достаточно громко. Может быть, у соплеменников Батча есть язык или звуковой код, переносимый каменистой почвой. Они же как-то переговариваются! Если у них есть ум и средство общения, то они не животные и не должны уничтожаться ради нашего блага!
Уорден замолк. Он говорил с главным биологом Бюро по космическим исследованиям. После должной паузы, обусловленной расстоянием, послышался вежливый голос:
— Браво, Уорден! Блестящая система доказательств! Но нам приходится учитывать перспективу. Исследование Марса и Венеры — очень популярная идея среди общественности. Если мы хотим получить фонды, а скоро ассигнования будут поставлены на голосование, то необходим прогресс в исследовании ближайших планет. Если же мы не начнем работать над созданием заправочной станции на Луне, то общественный интерес к нам пропадет!
— А если я создам фильм о Батче? — настаивал Уорден. — Он же совсем как человек, сэр! Он поразительно трогателен! Он личность! Фильм произведет большое впечатление на публику!
И снова эта раздражающая пауза, пока предложение и ответ со скоростью света одолевают расстояние в четверть миллиона миль.
— Эти… э… лунные существа, Уорден, — сказал с сожалением главный биолог, — убили много людей, которые разрекламированы теперь как мученики науки. Мы не можем возбудить общественную симпатию к существам, убивавшим людей! — Он добавил льстивым голосом: — Но вы блестяще продвигаетесь, Уорден, блестяще! Продолжайте!
И исчез с экрана. Уорден выругался, выключая приемник. Ему все больше нравился Батч. Тот ему доверял. Всякий: раз, когда Уорден заглядывал в ясли, Батч соскальзывал со своего дурацкого насеста и бросался к нему на руки.
Батч был до смешного мал — ростом не более восемнадцати дюймов. Неправдоподобно легкий и хрупкий. И такое серьезное созданьице рассудительно впитывало все, что показывал ему Уорден!
Теперь, когда он схватывал суть идеи, которую Уорден старался довести до его сознания, Батч принимал важный вид. С каждой встречей Батч в своих действиях все больше уподоблялся человеку.
Однажды Уорден увидел на экранах, как Батч, будучи совершенно один, с серьезным видом повторял все движения, все жесты Уордена. Он как бы понарошке давал урок воображаемому безмолвному товарищу. Он копировал Уордена явно для собственного удовольствия.
Уорден почувствовал, как у него комок подступает к горлу. Он безмерно обожал это маленькое существо. Он тосковал по Батчу, оставив его, чтобы помочь собрать вибромикрофонное устройство, которое преобразует голос в вибрацию почвы и одновременно улавливает любые вибрации, производимые в ответ.
Уордену хотелось, чтобы прибор не работал. Тщетно. Когда он положил устройство на пол в яслях и стал говорить, Батч почувствовал под ногами вибрацию. Колебания эти были ему знакомы.
Он возбужденно подпрыгнул, заскакал. Это было откровенное выражение крайнего удовлетворения. А потом его крошечная ножка яростно забарабанила по полу, заскребла… Микрофон уловил это особенное сочетание стука и скрежета. Батч наблюдал за выражением лица Уордена, производя звуки, продуманно ритмичные.
— Похоже, что ты уже становишься предателем, Батч, — сказал Уорден с досадой. — Это поможет уничтожить кое-кого из твоих…
Он доложил о реакции Батча начальнику станции. Микрофоны были углублены в скалистый грунт вокруг станции, а часть подготовлена для исследовательских партий. Как это ни странно, микрофоны у станции тотчас сработали.
Дело шло к закату. Батча поймали примерно в середине трехсоттридцатичетырехчасового лунного дня. И все эти прошедшие часы (неделю, по земному времени) он ничего не ел. Уорден старательно подсовывал ему все, что было съедобного и несъедобного на станции. Даже по образцу всех минералов из геологической коллекции.
Батч рассматривал все предметы с интересом, но без аппетита. А Уордену казалось, что Батч становится вяловатым, теряет подвижность и энергию. Он подумал, что детеныш ослабел от голода.
Солнце садилось. Ярд за ярдом тень западного вала ползла по дну кратера. И вот уже солнце освещало лишь центральный холм. Затем тень поползла вверх по восточному валу кратера. Вскоре неровная полоска исчезнет, и тьма полностью захлестнет кратер.
Уорден смотрел на ослепительную полоску света, становившуюся все уже и уже. Больше он солнечного света не увидит в течение двух земных недель. Потом неожиданно раздался сигнал тревоги. Неистовый, громкий. Двери с шипением закрылись, поделив станцию на герметичные отсеки. Отрывисто заговорили репродукторы:
'Снаружи шумы в грунте! Похоже, поблизости разговаривают лунные существа! Они, наверно, замышляют нападение! Всем надеть скафандры и приготовить оружие к бою!'
И в это время исчез последний тоненький серебряный лучик солнца. Уорден тотчас подумал о Батче. Ни один скафандр ему не подойдет. Потом он усмехнулся. Батч в скафандре не нуждается.
Уорден надел неуклюжее снаряжение. Свет в каютах вдруг потускнел, а безвоздушный мрак снаружи рассеялся. Мощнейший прожектор предназначался для освещения места посадки кораблей ночью и был теперь повернут так, чтобы обнаружить злоумышленников. Поразительно, какое, в сущности, малое пространство захватывал его луч и как много жуткой черноты наваливалось со всех сторон.
Снова отрывисто заговорил репродуктор:
'Два лунных существа! Они убегают!.. Они что-то оставили на поверхности!'
— Взгляну-ка я на это, — сказал Уорден.
Через несколько минут он вышел сквозь шлюзовой отсек наружу. Двигался легко, несмотря на громоздкий костюм. С ним вышли еще двое. Они были вооружены. Тут же метался луч прожектора, стараясь обнаружить родичей Батча, которые могли подкрасться в темноте.
Уордену было не по себе, когда он шел к предмету, оставленному родичами Батча. И он не удивился, когда увидел, что это. Это был качающийся камень на плите, на которой мельчайшая пыль лежала таким образом, как будто ее только что намололи верхним яйцеобразным камнем.
— Это подарок для Батча, — мрачно сказал Уорден в микрофон. — Его родственники знают, что он захвачен и жив. И думают, что он голоден. Они оставили для него немного жратвы, той, которую он любит или которой его надо срочно накормить.
Все понятно. Гордиться особенно нечем. Украли младенца. Держат в заточении. Тюремщики понятия не имеют, чем кормить заключенного. Кто-то любящий, скорее всего папа с мамой, рискнули жизнью и оставили для него пищу вместе с качающимся камнем.
— Позор! — горько сказал Уорден. — Ну, ладно! Отнесем это в станцию. Да, осторожно, чтобы не рассыпать порошок!
Батч налег на неизвестный порошок с явным аппетитом.
— Ну, и в оборот же ты попадаешь, Батч, — сказал Уорден со стыдом. — За то, что я узнал от тебя, многие сотни твоих поплатятся жизнями. А они еще делают все возможное, чтобы накормить тебя! Я из тебя делаю предателя и сам становлюсь подлецом.
Вскоре Уорден начал учить Батча читать. При помощи микрофона.
Кстати, странно, но микрофоны в грунте, которые дали в свое время сигнал тревоги, больше не срабатывали, словно бы сородичи Батча вовсе исчезли из окрестностей станции. Разумеется, при таком положении строительство заправочной станции можно было начать, а уничтожение существ отложить на потом. Но предполагались и другие варианты.
— Следующим рейсом с Земли прибывает миниатюрная врубовая машина. Видимо, хотят посмотреть, научишься ли ты управляться с ней.
Слушая Уордена, Батч царапал пол. Он, казалось, получал удовольствие от вибрации, вызываемой голосом Уордена, совсем как собака, любящая, чтобы хозяин разговаривал с ней. Уорден ворчал:
— Мы, люди, считаем вас животными. И уверяем себя, что все животные должны принадлежать нам. Если ты окажешься достаточно смышленым, мы переловим всех твоих соплеменников и заставим их добывать для нас полезные ископаемые. И тебя с ними. Но я не хочу, чтобы ты вкалывал в шахте, Батч! Это безобразие!
Уорден с болью в сердце подумал о маленьких пушистых существах, которых загонят работать в безвоздушные шахты, в холодные глубины Луны. И о надсмотрщиках в скафандрах, следящих, как бы кто не попытался бежать на свободу. Об оружии, которое приготовят на случай восстания. О наказаниях за прекословие или нерадивость.
Такое уже бывало. С индейцами на Кубе, когда пришли испанцы… А рабство негров в обеих Америках… концентрационные лагеря…
Батч шевельнулся. Он положил пушистую лапку на колено Уордену. Тот бросил на него сердитый взгляд.
— Дело дрянь, — сказал он хрипло. — Не надо было мне приходить от тебя в восторг. Ты милый паренек, но твоя раса обречена. Беда в том, что вы не побеспокоились о развитии собственной цивилизации. А если это и так, то мне кажется, мы ее уничтожили. Мы, люди, совсем не то, чем можно восхищаться.
Батч направился к классной доске. Он взял пастельный мелок (обыкновенный мел был бы слишком тверд для его мускулов) и стал уверенно выводить какие-то знаки на грифеле. Знаки оказались очень четкими печатными буквами. Буквы складывались в слова. Слова имели смысл.
'ТЫ ХОРОШИЙ ДРУГ'.
Батч обернулся и взглянул на Уордена. Тот побледнел.
