Саксон выругался, когда взрыв ослепил его 'глаза', настроенные на ночное видение, пришлось переключиться на ультрафиолетовый диапазон. Упав на одно колено неподалеку от вертолета, Бен прищурился, глядя в оптический прицел, и постучал себя по радиоимпланту:
— Белый, это Серый, ответь.
'Все нормально, не дергайся, — донесся до Бена напряженный голос. — Мы выходим. Готовьтесь к эвакуации'.
— Это, по-твоему, тайная операция? Взорвали весь дом к чертям собачьим!
'Если я захочу узнать твое мнение, я его спрошу! — рявкнул Хардести. — А пока держи ухо востро. Возможно, у нас есть беглец, направляется к вам. Перехвати и ликвидируй, если тебе это по силам'.
Саксон отключился, ничего не ответив. Поднялся, вскинул автомат и двинулся к дому. Он услышал женщину прежде, чем заметил,— она отделилась от деревьев и бежала по открытому месту к стене, огораживавшей поместье Темпла. Саксон инстинктивно прицелился и переключился на режим стрельбы одиночными; промахнуться было невозможно. Еще мгновение — и крошечный дротик с титановым наконечником войдет прямо в беззащитное человеческое тело, разрывая мышцы, ломая кости.
А потом она увидела его и, споткнувшись, едва не потеряла равновесие. Палец Саксона лежал на спусковом крючке. Едва заметное усилие — и женщина умрет; невооруженная женщина, гражданское лицо, будет хладнокровно убита.
Она стояла неподвижно, ожидая выстрела.
Бен Саксон не был невинным агнцем. На его совести имелось достаточно смертей; он убивал в бою, убивал и в мирное время, хладнокровно, расчетливо. Иногда от жертвы его отделяло огромное расстояние, иногда она находилась так близко, что он слышал последний вздох. Но тогда он был солдатом и убивал на войне. А это…
Внезапно он все понял. То, что он сейчас делал, шло вразрез со всеми его представлениями о чести и морали.
Он немного опустил ствол, и женщина заметила это движение. Спустя несколько секунд она уже была на стене. Смущенный и растерянный, Бен смотрел, как она исчезает из виду.
Когда он вернулся к вертолету, моторы уже загудели и набирали обороты. Сквозь гул он слышал приближавшийся вой сирен.
Герман был уже на борту, Хардести стоял внизу, на земле.
— Готово? — спросил он.
— Там никого не было, — ответил Саксон. — Если вы кого-то и упустили, этот человек давно сбежал.
— Что?! — Американец, в ярости выпучив глаза, схватил его за воротник. — Я дал тебе одно простое задание…
Саксон молча стряхнул его руку и забрался в вертолет.
Глава восьмая
Остаток ночи после возвращения на пустынный, уединенный аэродром прошел в мрачном молчании. Хардести забрался в самолет, как он сказал, 'сочинять рапорт', но до прибытия Намира и его команды из Детройта им было нечего делать — оставалось только ждать.
При мысли о возвращении на борт самолета Саксон ощутил приступ клаустрофобии и остался расхаживать по бетонированной площадке перед ангаром. Он снова прокручивал в голове сомнения и страхи, не в силах справиться с тревожным ощущением, растущим где-то внутри, словно раковая опухоль.
Чувство неудовлетворенности достигло критического уровня — Бен понимал это. Мелкие детали, всякие странности, на которые он в последние несколько месяцев старался не обращать внимания, теперь образовали плотный клубок противоречий, и он больше не мог закрывать глаза. Он повторял себе, что там, в полевом госпитале, Намир говорил правду — что Тираны пытаются изменить мир к лучшему, сдержать волну хаоса. Но чем дольше он размышлял, тем меньше верил словам командира. Намир уверял, что они найдут людей, виновных в провале операции 'Кукушка', террористов, заменивших разведданные на фальшивку, погубившую Шестую ударную группу. Но кроме туманных обещаний, до сих пор Саксон не получил ничего.
'Неужели он лгал с самого начала?' Бена раздражало, что он никак не мог найти ответа на этот вопрос.
В дальнем конце ангара находилось несколько подсобных помещений. Саксон вошел в одну из комнаток. Его одолевала усталость, он чувствовал себя обессиленным; захотелось прилечь, закрыть глаза и забыть обо всем хотя бы на несколько часов. Но вместо отдыха он нашел там Гюнтера Германа. Немец сидел за простым столом, перед ним в полном порядке были разложены детали оружия. Бен узнал составные части 'Видоумейкера', еще черные от пороха после стрельбы. Неразобранный пистолет лежал рядом, так чтобы до него можно было быстро дотянуться.
— Где ты был? — спросил Герман.
— Воздухом дышал, — раздраженно ответил Саксон.
Несколько секунд он изучал немца, пытаясь разгадать его мысли, но выражение глаз Германа было непроницаемо. Они казались мертвыми, как у акулы.
— Ты что-то хотел мне сказать? — спросил молодой человек вызывающим тоном.
Саксон заговорил, не успев обдумать слова:
— Сколько народу вы убили в том доме?
— Всех. — Германа, казалось, совершенно не интересовала судьба погибших людей.
— И ты вот так равнодушно об этом говоришь?
— А почему я должен волноваться? — Отложив шомпол, немец пристально взглянул на Саксона. — Ты же слышал, что сказал Хардести. Это объекты. Они оказались не в том месте не в то время. Сопутствующие потери.
Услышав этот небрежный тон, Саксон напрягся:
— Значит, вот как ты на это смотришь, да? Черное и белое? Хардести говорит тебе убить, и ты идешь и убиваешь, как послушный мальчик?
По лицу Германа пробежала тень недовольства.
— Я солдат. Я выполняю приказы.
Саксон покачал головой:
— Я на это не подписывался. Я никогда не убивал гражданских.
— А чего ты ожидал? — ответил Герман, впрочем не совсем уверенно. — Ты пришел к нам, думая, что останешься чистеньким? Так не получится. — Он постучал по столу металлическим пальцем. — Я думал, что человек с таким послужным списком, как у тебя, Саксон, не питает подобных иллюзий. Мы выполняем самую грязную работу, защищая мир, который готов пожрать сам себя. Потому что никто другой не сделает это за нас.
— А кто решает, что делать, а что нет? — бросил он в ответ. — Ты об этом никогда не задумывался? О том, кто заказывает эти убийства? — Саксон наклонился ближе,— Ты служил в Джи-эс-даси девять, верно? Антитеррористическое подразделение немецкой полиции. Когда ты выполнял их приказы, ты служил закону…
Герман едва слышно фыркнул:
— Когда я служил там, закон был камнем у нас на шее. Он мешал нам развиваться. — Он покачал головой. — Знаешь, что сказал Намир, когда вербовал меня в Берлине, знаешь, почему я решил присоединиться к ним? Он сказал мне, что Тиранам нет дела до законов. Их волнует только справедливость.
