подведя меня к деревянному секретеру, в котором мы могли бы свободно поместиться вдвоем, отпер его ключом и распахнул дверцы. Дэнни указал мне на кипу журналов.
«Давай, — улыбнулся он, — смотри».
И я стал смотреть. В журнале было много фотографий обнаженных женщин в непристойных позах. Мое маленькое тельце пробрал озноб. Никогда прежде я не видел, что находится у девочек под одеждой. От неожиданности я оторопел.
«Здорово, да?» — спросил Дэнни.
Не зная, что ответить, я просто кивнул. Захлопнув журнал, я положил его обратно в шкаф.
«Подожди, ты еще не видел, что в ящике! — Дэнни выдвинул ящик, и моему взору предстали два пистолета и несколько ручных
гранат. — Отец хранит их заряженными, и гранаты тоже настоящие». Дэнни дал мне одну:
«На, подержи».
Ощутив в руке тяжесть холодного металла, я поежился.
«Да, хорошенькая штучка», — пробормотал я. Стараясь не выдать своего страха, я бережно вернул гранату в ящик.
«Постой, Ричи, я покажу тебе еще кое-что!» — с этими словами Дэнни распахнул дверцы внутри секретера, за которыми обнаружился своего рода алтарь. На нем стояла фотография в рамке. С фотографии на меня в упор смотрели чьи-то недобрые глаза. Ужаснувшись, я понял, что нахожусь лицом к лицу с Адольфом Гитлером. С обеих сторон портрет был торжественно задрапирован двумя нарукавными повязками с нацистскими свастиками, а ниже висел клинок со свастикой на рукоятке, выпуклой и блестящей. Сердце мое дрогнуло, и в сознании пронеслись жуткие образы. Мне часто приходилось слышать от старших о массовом уничтожении евреев, устроенном нацистами, во время которого погибли наши родственники. Воспоминания об этом были еще свежи. С 1941 года, когда нацисты захватили нашу родную Литву, мы больше не получали от семьи моего деда никаких вестей.
Дэнни шепнул:
«Это тайна, но мои родители тебя ненавидят».
Жаркая волна сдавила мне горло.
«Почему? Что я такого сделал?»
«Потому что ты — еврей. Родители считают, что это вы убили Иисуса».
«Что?!» — я стоял, оцепенев. Эти слова показались мне полной бессмыслицей.
«Отец говорит, что даже Бог вас ненавидит».
Вдруг под тяжелыми шагами родителей Дэнни заскрипел потолок над нашими головами. Я не знал, что мне делать: убегать, прятаться или плакать.
«Дэнни, и ты ненавидишь меня?»
«Нет, ты — мой лучший друг. Но, поскольку ты все-таки еврей, — кто знает — может быть, когда- нибудь я тоже возненавижу тебя. Хотя мне бы этого не хотелось».
Мне казалось, что еще немного, и я потеряю сознание.
Заперев секретер, Дэнни повел меня наверх, на кухню, где нас ждала его мать с двумя тарелками домашнего ванильного печенья и двумя стаканами холодного молока. Она натянуто улыбнулась мне. Громкий скрип половиц возвестил о появлении отца Дэнни — приземистого мужчины с квадратной челюстью, коротко стриженным ежиком седеющих волос, маленькими глазками-буравчиками и ледяной полуулыбкой. В его присутствии я ощутил себя совершенно беззащитным.
«Ешь, Ричи. Да что с тобой?» — прервала мои размышления мать Дэнни.
Я принялся за печенье, изо всех сил стараясь не выдать своего страха. С каждым откушенным кусочком я молил Бога о защите.
Домой я вернулся бледный, как привидение.
Мама встретила меня нежной улыбкой. Когда я вошел, она была в фартуке и раскатывала тесто на круглом обеденном столе.
«Готовлю тебе яблочный штрудель, Ричи. Твой любимый».
«Мам, — спросил я, — а правда, что Бог меня ненавидит?»
«Конечно же, нет! Бог тебя любит, — нахмурившись, мама положила скалку на стол. — А почему ты об этом спрашиваешь?»
Я не решился сказать ей правду:
«Не знаю. Просто так, интересно».
Чтобы избежать расспросов, я бегом поднялся по лестнице к себе в спальню.
Я верил маме. Я знал, что Бог меня любит. Лежа в кровати и уставившись в потолок, я изо всех сил пытался понять, как в одном Боге могут уживаться столь несовместимые чувства — любовь и ненависть.
С детской непосредственностью я тайком молился Богу — мысленно или шепотом. Обычно я делал это перед сном, в постели. Во время молитвы я чувствовал, что Бог защищает меня.
Я не сомневался, что Бог меня слышит, и что Он со мной. И все же у меня было много вопросов о Нем.
Мои родители, Джеральд и Адель Славины, не были религиозными
в обычном смысле этого слова. Скорее, их вера в Бога выражалась в благодарности, великодушии, сердечной привязанности и самоотверженной преданности семье. Они выросли во времена Великой депрессии и с самого раннего детства вынуждены были трудиться не покладая рук, дабы прокормить семью. Желая для нас, своих детей, всего самого лучшего, они заботились еще и о том, чтобы не избаловать нас. Родители всячески поощряли в нас чувство благодарности за все, что мы имеем. В 1955 году, когда мне исполнилось четыре года, наша семья переехала из Чикаго в деревню Шервудский лес, что в Хайленд- Парке, штат Иллинойс. Там я с двумя братьями рос на природе, вдали от опасностей и соблазнов большого города. Наша тихая деревня стояла на равнине, и ее окружали пастбища и леса. Вместе с другими детьми мы играли на пустырях и на немноголюдных деревенских улочках между рядами похожих друг на друга домов.
«Наш Ричи — очень милый мальчик, но он совсем не похож на других, — говорили про меня родители. — В кого он такой?» У меня действительно были необычные привычки, и никто не знал, откуда они взялись.
Например, лет до девяти я отказывался во время еды сидеть на стуле, предпочитая есть на полу, хотя мои родители запрещали мне это. В качестве компромисса мне разрешили есть стоя, даже в ресторанах. Обычно в таких случаях официантка предлагала принести для меня стул, на что мать, передергивая плечами, отвечала: «Он не любит стулья».
Мои родители уделяли большое внимание собственному внешнему виду и всегда одевались со вкусом. Что же касалось меня, то я категорически отказывался носить новые вещи, и матери приходилось по нескольку раз стирать их, пока они не начинали выглядеть поношенными. Лишь тогда я соглашался надеть их. Если мне покупали новые ботинки, я специально скреб их камнем, пока они не приобретали потертый вид. Когда у родителей появился новый автомобиль, я первое время отказывался ездить на заднем сиденье, предпочитая сидеть на полу между сиденьями.
Мне было совестно иметь что-то такое, чего нет у других. Моими кумирами были бедные и обездоленные. Однажды отец повез нашу семью в ресторан, и я испортил всем праздник, выбежав из-за стола в самый неподходящий момент. Причина была в том, что официантом оказался мой одноклассник, и я не мог допустить, чтобы он прислуживал мне. Дедушка Билл нашел меня в автомобиле, и мне пришлось
