принимается рассказывать нам о своей сестре Лакшми, которой недавно стукнуло девятнадцать и которая осталась в деревне, приблизительно в тридцати километрах от Агры. Точнее говоря, о том, как подыскать ей подходящего жениха.
— А ты-то сама? — удивляюсь я. — Разве старшая дочь в семье не должна выходить замуж первой?
— Так-то оно так, — отвечает Лайджванти, — но наши родители умерли пять лет назад, и я была ей не просто сестрой, а заменяла и мать, и отца. Нельзя же думать только о себе. Вот выдам Лакшми за хорошего человека, тогда и возьмусь искать своего принца.
— И как ты собираешься устраивать судьбу младшей сестры?
— Все уже придумано. Два месяца назад я разместила объявление в газете. И видно, богиня Дурга[100] благословила мою затею: взгляните, сколько пришло ответов!
Она достает целую стопку писем и конвертов, отбирает из них шесть фотографий и показывает нам.
— Скажите, кто из этих молодых людей больше всех подошел бы моей Лакшми?
Шанкар и я очень серьезно подходим к вопросу. Почти у каждого претендента мы находим какой- нибудь недостаток. Первый уже староват. Второй неприятно улыбается. Третий некрасив. Четвертый со шрамом. Снимок пятого вообще так и просится на плакат «Его разыскивает полиция». Остается одно- единственное фото. На нем изображен очень даже приятный молодой мужчина с густыми усами и модной стрижкой.
— Вот этот, кажется, лучше всех, — говорю я.
Шанкар энергично кивает:
— Ырк Рвдгущшч Ьщсщ Тдвкрэ.
Лайджванти в восторге от нашего выбора.
— Мне он тоже приглянулся. Мало того, что самый красивый, еще и самый обеспеченный, и родом из уважаемой семьи. Представьте себе: высокопоставленный начальник!
— Правда? И чем он занимается?
— Помощник окружного чиновника. Вот с кем Лакшми заживет по-королевски. Что скажете, пора мне начинать переговоры с его семьей? И просить благословения богини Дурги на их будущее?
— Конечно, и не откладывая!
Нас ожидает великолепный ужин: пури, качори, картофель и чечевица. Стальные тарелки так начищены, что в них можно смотреться точно в зеркало. Даже есть неудобно: страшно поцарапать гладкую поверхность вилкой. Наконец я отваживаюсь задать вопрос:
— Лайджванти, когда ты успеваешь наводить всю эту чистоту? У тебя, наверно, своя горничная?
— Ой, не шути, — отмахивается польщенная хозяйка комнаты. — Горничная! У простой-то служанки? Ну нет, я сама поддерживаю порядок. Это у меня с детства. Терпеть не могу неопрятность. Прямо руки чешутся, если замечу на полу пятнышко, или крошку еды на столе, или морщинку на покрывале. Мама всегда говорила: «Наша Лайджванти даже листик на дереве поправит, чтобы ровно висел». Вот почему Рани-сахиба так ценит мои заботы, Своими ушами слышала, как она сказала на днях жене комиссара: дескать, Лайджванти — самая идеальная горничная на свете, и она со мной ни за что не расстанется!
Лицо служанки озаряет гордая улыбка.
— Пожалуй, ты действительно убираешься лучше всех, — задумчиво говорю я. — Только никогда не входи в мою комнату, а то тебе станет плохо.
Шанкар согласен, что наша Лайджванти лучше всех.
— Ч Пифпи Пдцймгдрщу, — подтверждает он, довольно растянув рот до ушей.
Сегодня мои последние слушатели — группа богатых студентов из Дели. Шумные, молодые, в импортных очках от солнца и модельных джинсах, они отпускают дурацкие замечания по поводу Тадж- Махала, беспрестанно поддразнивают друг друга и перебрасываются пошлыми шуточками. Зато под конец экскурсии не только платят положенную сумму, но и дают солидные чаевые. А потом зовут присоединиться к их вечернему загулу, прокатиться на мини-фургоне с водителем. «Соглашайся, Раджу, мы тебе покажем, что такое веселая жизнь!» — упрашивают они. Конечно, я из вежливости отнекиваюсь. Парни настаивают. После щедрого бакшиша[101] неудобно отказываться. Была не была! И я запрыгиваю в машину.
Первым делом едем в отель «Палас». Первый раз в жизни моя нога переступает порог пятизвездочной гостиницы. Кондиционеры навевают приятную прохладу. Присаживаюсь в ресторане, оглядываюсь вокруг. Мягко мерцают свечи в канделябрах, льется негромкая инструментальная музыка. Официанты в ливреях обслуживают хорошо одетых посетителей, излучающих влияние и благополучие. Мужчины переговариваются доверительно приглушенными голосами, дамы напоминают изящных кукол. От запаха еды во рту сбегается голодная слюна. Один из парней протягивает меню:
— Не стесняйся, Раджу. Бери все, что захочется.
Взглянув на цены, можно сразу подавиться. Тарелка «курицы в масле» [102] — шесть сотен! В придорожной палатке неподалеку от флигеля такая же порция стоит пятьдесят пять рупий. И тут я понимаю: здесь платят не столько за пищу, сколько за обстановку. Мои товарищи заказывают чуть ли не все меню и пару бутылок шотландского виски.
От этой невообразимой роскоши мне вдруг становится не по себе. В Мумбаи, когда мы с Салимом без приглашения пробирались на свадьбы, чтобы набить себе животы, никогда не завидовали богачам. Однако при виде того, как молодые люди сорят деньгами, точно бумагой, меня охватывает совершенно незнакомое прежде чувство ущемленности. Вспоминаю собственную непутевую жизнь, и явный контраст действует хуже любой пощечины. Чему же удивляться: недавний голод съеживается и умирает, и горы соблазнительной еды на столе не помогают его воскресить. Я чувствую, что изменился. Интересно, каково это — не иметь даже прихотей, потому что любая из них мгновенно покупается за большие деньги, не успев разгореться в сердце? Понравилась бы мне такая жизнь, начисто лишенная хотения? А может быть, подобная нищета желаний страшнее подлинной нищеты?.. Вопросы назойливо вертятся в голове — и не встречают ясных ответов.
Вдоволь наевшись и напившись виски, студенты снова тащат меня к фургончику.
— А теперь куда? — любопытствую я.
— Увидишь! — хохочут они.
Водитель расторопно лавирует по узким улочкам и переполненным базарам, направляясь к окраинам Агры. Наконец он высаживает нас возле Национальной магистрали, у странного поселка с названием «Базай Мохалла». Щит на въезде гласит: «Вы посещаете зону красных фонарей на собственный страх и риск. Не забывайте пользоваться презервативами. Предотвращая СПИД, вы спасаете жизни». Насчет фонарей не все понятно. Насколько я вижу, окна домов горят обычным желтоватым светом. Вдоль дороги припаркована по меньшей мере дюжина грузовиков. По улицам шныряют босые дети, но их матерей что-то не видно. Вечерний воздух пронизывают слабые отзвуки мелодий и колокольчиков, которые привязывают к лодыжкам танцовщиц. В дали, облитой лунным сиянием, мерцают беломраморный купол и минареты Тадж-Махала. Величественное зрелище окутывает неким золотистым налетом даже эти пропыленные и грязные лачуги в один-два этажа.
Выпрыгнув из фургона, студенты направляются в сторону домов и тащат меня за собой. Оказывается, поселение кишит народом. У дверей высятся мужчины жутковатой внешности в курта-паджама, лениво пережевывая листья бетеля. На ступенях сидят девушки разных возрастов, одетые в белье, блузы и увесистые украшения, с ярко размалеванными лицами. Некоторые зазывно смотрят на нас и делают неприличные жесты. Теперь до меня доходит, что такое зона красных фонарей. Это район, где работают проститутки. Вообще-то я слышал о Фолклендской дороге в Мумбаи, а также о «Джи Би-роуд» в столице, но никогда не наведывался в такие места.
Предварительно убедившись, что я не сбежал, парни заходят в крупный двухэтажный дом, чуть менее обшарпанный, чем остальные. Мы оказываемся посреди фойе, откуда ведут к прилегающим комнаткам узкие коридоры.
Навстречу выходит молодой мужчина с поцарапанным лицом и бегающими глазками.
— Добро пожаловать, джентльмены, вы попали точно по адресу. Здесь у нас самые юные и красивые
