чистосердечно сознается в своем участии в заговоре, то былая его вина не будет помянута.
Взгляд Екатерины помрачнел и приобрел ледяную холодность.
– Ты, голубь, за тайную канцелярию впредь слово чести не давай. Коли правда то, что ты говоришь, предательством фон Ротта немалый вред Государству Российскому нанесен. Но памятуя заслугу твою, так и быть, будь по-твоему. Коли об этом просишь, пусть сие будет твоя награда.
– Благодарю вас, ваше величество. Никакой другой награды мне не надобно.
Екатерина усмехнулась и поглядела на меня еще более заинтересованно, чем прежде:
– Так уж и не надо! Или ты всю жизнь в лейтенантах сидеть намерен?
– Я воин, ваше величество, и честно выполняю свой воинский долг. Награждать же за это – не мое дело.
– Что ж, толково говоришь. Да, судя по всему, ты храбр и честен. Будет у меня к тебе дело. Справишься – быть тебе в чинах и в милости. Ну а нет, милость моя тебе уже не понадобится.
– Никто из рода Камдилов не чурался опасности. Недаром девиз нашего рода «Верная рука».
– Славно, – покачала головой Екатерина, – весьма славно. Тогда слушай. Надлежит тебе ехать в лагерь мятежника Емельяна Пугачева, отвезти ему тайный пакет и, коль решится он оставить злодейство, тайно же доставить его для переговоров в указанное место. До ставки полковника Михельсона дам тебе конвой, после с толмачом поедешь. В толмачи же тебе назначу дружка твоего, поручика Ислентьева. Емельке можешь передать, что на время переговоров я обещаю сохранить его жизнь и свободу. Коли орда разбойная стоять будет, то и я велю огня не открывать. Ну а ежели не согласится, скажи, что впредь пощады никому не будет, всех велю казнить лютой смертью. – Екатерина произносила фразы со скоростью орудийных залпов, и мне виделось, как эти слова-ядра долетают до цели, рвутся на множество осколков, калеча и унося жизни в пестрых рядах пугачевской босоты. Я стоял словно оглушенный, стараясь не показать свое изумление столь неожиданной новостью. У меня как-то в голове не укладывалось, что можно вот так вот взять и послать с заданием величайшей государственной важности человека, пусть даже заведомо храброго, но все же едва знакомого. Тем более при таком широком выборе кандидатур. Но не высказывать же свое удивление перед лицом императрицы.
– Готов служить вашему величеству! – четко произнес я, вновь становясь во фрунт.
– Вот и славно, – кивнула государыня. – Утром зайдешь к Безбородко за бумагами и завтра же, с возможной скоростью, в путь. А теперь ступай, недосуг мне с тобой разговаривать, – кинула она, теряя ко мне интерес. – Аудиенция окончена.
– Все слышал, – едва я покинул кабинет, раздался у меня на канале голос лорда Баренса. – Что и говорить, положение у тебя аховое. Вот уж не ожидал, что Екатерина решит послать тебя к Пугачеву. Резоны, конечно, у нее есть: человек ты здесь для всех чужой, если что – тебя не хватятся; отважен; оружием владеешь. Ежели кому-то здесь и верен, то непосредственно самой Екатерине, а не кому другому. Да и из столицы вас, сударь, удалить нужно. Своего провала Орловы тебе вовек не простят, а силы у них немалые.
– Забавная манера спасать от мести людей, посылая их волку в зубы.
– Императорская манера. Так погибнешь не за понюшку табаку, а этак – может, службу сослужишь. Разницу ощущаешь? Но риск, конечно, велик и у Екатерины, и у тебя. Хотя ей – то что, ну окажешься ты английским шпионом, ну передашь мне тайный пакет с приглашением Пугачева на конспиративную встречу, ну и что? Что я дальше с этой информацией делать буду? Внутренние маневры государственной политики. А вот тебя, пожалуй, Пугачев может вздернуть еще до того, как найдет в своем войске грамотея, который сможет прочитать, что написано в послании.
– Или да, или нет, или может быть.
– Ладно, не храбрись. Лишнее геройство нам сейчас не нужно. Сейчас вызовем базу, узнаем, есть ли у нас свои люди среди пугачевцев. Вряд ли Институт подобное народное движение оставил без присмотра. Приготовились, начали: База Европа-Центр. Биорн вызывает Базу Европа- Центр.
– Я База Европа-Центр, – раздался на канале мелодичный женский голос. – Слушаю тебя, Биорн.
– Скажи-ка мне, дорогуша, есть ли у нас агентура в армии Пугачева?
– Атаман Лис, – отвечала дежурный оператор. – Командует отрядом из запорожских и слобожанских казаков, входит в пугачевский штаб. Грубиян, – добавила она, помолчав, явно от себя.
– Спасибо, мисс, больше вопросов нет. Отбой связи. Ну что ж, Вальдар, видишь, все не так фатально. Запросим у Института разрешение на связь, а дальше уж придется тебе поработать самому. Я, конечно, постараюсь помочь, но возможности мои не безграничны. По месту разберешься. Вопросы есть?
– Вопросов нет, – сообщил я. – Имеется подозрение.
– Какое?
– Мне отчего-то кажется, что Калиостро не омолаживал герцогиню Кингстон, а попросту подменил девушкой, похожей на нее в молодости.
– Да нет, это вряд ли. Просто здесь не совсем все так же с магией, как в нашем мире, вот и все. Я же общался с герцогиней Кингстон до омоложения и уверяю тебя, это одна и та же женщина. Так играть невозможно.
– И все же, дядя, нельзя ли достать что-нибудь с отпечатками пальцев Элизабет Чедлэй?
– А зачем тебе?
– Хочу сравнить их с теми, что когда-то оставила их светлость в альбоме возле вашего сонета.
– Что ж, на обеде у Елагина, быть может, представится такая возможность, – немного подумав, ответил лорд Баренс. – Ладно, ты сейчас куда?
– К Ислентьеву. Надо сообщить ему о предстоящей увеселительной прогулке.
– Хорошо. Я буду у Елагина. Освободишься – приезжай.
Связь заработала несколько часов спустя, когда мы с Никитой успели уже не только обсудить все прелести предстоящего путешествия, но и заранее выпить за упокой наших душ. Ни он, ни я не предполагали подобного исхода вчерашнего кавалерийского наскока на фон Ротта. Нельзя сказать, чтобы поручик был особо рад свалившемуся на него известию, но что делать, когда делать нечего.
В доме же Елагиных в это время добротно, по-русски обедали, так, будто собирались насытиться на всю оставшуюся жизнь.
– Вы говорите, – вещал кому-то Калиостро, – что мир таков, каким мы его ощущаем. Но то, что мы видим, слышим, чувствуем, – это всего лишь те условные границы, которые мы сами с детства себе воздвигаем. В мире же нет линии горизонта, нет времени, которое можно было бы отмерять часами, да и сам этот мир всего лишь один из многих похожих на него миров.
– А он, часом, не из наших? – поинтересовался я.
– По штатам не проходит.
– А откуда же он тогда все это знает?
– А бог их, масонов, разберет, откуда они что знают. Прими как данность – знают, и все.
– Человек способен делать многое, – продолжал свою пламенную речь великий копт. – Он способен пронзать время, подобно стреле. Способен обращать в живые организмы бездушный камень. Вы позволите, – он подошел к пожилой даме, смотревшей на него с нескрываемым восторгом, – сударыня, пожалуйте вашу брошь.
Бриллиантовая брошь с изумрудами, красовавшаяся на груди у престарелой прелестницы, потянула, пожалуй бы, гиней на триста. Дама, завороженно глядя на мага, протянула ему свое украшение. Он взял его в ладонь, показал всем, сжал руку в кулак и вновь разжал ее минуты через две. Желтая, как лимон, канарейка вспорхнула с его ладони, и, конечно же, никакой броши там больше не было. Публика взорвалась
