Необходимо искать союзника. Сильного союзника. Сакр Дье!
Мысли мои начали путаться, и, сам того не желая, я заснул сном праведника, давая голове отдых от всех наших вчерашних приключений.
Сон мой был нарушен бесцеремонным вмешательством Жозефины. Впрочем, весьма кстати. В голове опять творился какой-то кавардак. Невесть откуда, из каких-то темных тайников мозга вылезали то образы мифических чудовищ вроде говорящего каменного дэва, то лица людей, несомненно, знакомых, но словно не в этой жизни. Я мучительно пытался вспомнить их имена. Иногда казалось, что вот-вот – и эта приоткрывающаяся дверца в иные миры распахнется, возвращая мне нечто весьма ценное. Но узенькая щелка, сквозь которую виднелись иные, близкие и все же такие далекие жизни, становилась все уже, пока не исчезала вовсе, оставляя меня один на один с кромешным мраком.
– Мсье! – Тяжелая рука Жозефины трясла меня за плечо, нимало не согласуясь с церемониалом королевского пробуждения. – А ну, вставайте, мсье, что это вы заспались! Скоро уже отправляться пора, а вы все дрыхнете! Давайте-давайте, мсье! Я вам воды солью. Приведите себя в порядок! – Она кивнула на таз для умывания и стоящий рядом позеленевший медный кувшин. – Вставайте, пока вода не остыла!
Я оглянулся, ища глазами Конфьянс. Заметив мой взгляд, Жози поспешила успокоить незадачливого сторожа:
– Она внизу, с Маноэлем. Проверяют тайник в бочке. Поспешите, мсье!
Заботливая бандерша перекинула через руку белое полотняное полотенце и подошла к умывальному тазу, готовясь лить мне воду из кувшина.
– Да, кстати! – словно невзначай бросила хозяйка «Шишки», выливая в подставленные ладони струю теплой воды. – Я посылала одну из своих девушек в Пти-Шатле.
– И что? – Я резко повернулся к Жозефине.
– Она говорит, что ближе к полудню из крепости выпустили какого-то гасконца – высокого, тощего, с перебитым носом и весьма бойкого на язык. Стражники жаловались, что он обыграл в карты весь гарнизон замка.
В моей голове, точно продолжение недавнего сна, всплыла картина: верзила, весьма напоминающий описание милашки Жози, с носом искривленным, точь-в-точь латинская буква «S», бросает шарик на миниатюрное подобие карусели, и склоненные над расчерченным на клетки полем шлемы начинают суматошно двигаться из стороны в сторону, нервно ожидая, когда шарик закончит свой бег. «Делайте ставки! – явственно прозвучало в моей голове. – Красное – король Англии, лазурное – король Франции, зеро – Божий промысел! Кручу-верчу, обмануть хочу!»
Клетки завалены монетами. Разочарованные крики проигравших и перекрывающий их вопль: «Изыди, голытьба! Ставки сделаны!»
– Да. Это шевалье д’Орбиньяк! Вне всякого сомнения! – Я плеснул себе в лицо воды, точно пытаясь отогнать навязчивый морок. – Наваждение какое-то! Значит, Рейнар жив! А я, выходит, могу слышать его голос, где бы он ни находился. И не только его!
– Как интересно! – восторженно проговорила Жози с интонацией, ранее у нее никогда не слышанной. Я невольно оглянулся на женщину. В какую-то секунду мне показалось, что передо мной девчонка лет шестнадцати, а не многоопытная хозяйка борделя. Но, словно застеснявшись проявления своих чувств, Жозефина поспешила сменить тон. – Держите-ка, сударь, полотенце да поторопитесь с одеванием. Негоже заставлять ждать почтенного брата Адриэна.
Я не заставил себя упрашивать. Мано уже поджидал меня внизу у повозки. Корзины, полные продуктов, громоздились одна на другой, загораживая доступ к тайнику в бочке и прикрывая высверленное сегодня моим другом отверстие для дыхания. Конечно, хрупкой девушке там было больше места, чем мне. Но, прямо сказать, предстоящая прогулка в бочке должна была стать отнюдь не самым приятным воспоминанием в жизни мадемуазель де Пейрак.
– Ну что, Жози? – увидев спустившуюся вместе со мною хозяйку, начал де Батц. – Спасибо тебе за все. Если что, не поминай лихом…
– Ну уж дудки! – Руки Жозефины уперлись в бока, делая ее неуловимо похожей на античную амфору. – Ты что же думаешь, чертов сын? Сказал: «Прощай, Жози», – и все? Поехал?
– Жози…
– Я уж сколько лет Жози, – отмахнулась она, хватаясь за борт возка. – А ну, потеснись!
– Ты куда? – Обескураженный возница беспомощно посмотрел на меня, точно ища защиты.
– А бес его знает! Вон лучше у этого носатого спроси. – Мадам бесцеремонно ткнула в меня пальцем. – Я с вами еду! Чего стоите, мсье, влезайте. До церкви подвезем!
– Но, Жозефина, а как же «Шишка»? – попытался было урезонить свою подругу Мано.
– А что «Шишка»? Здесь есть кому остаться. – Хозяйка понизила голос так, чтобы ее могли слышать лишь мы вдвоем. – Не смейте мне перечить, господа. Ваши головы нынче, поди, уже более шестидесяти ливров стоят. Что ж мне, вам такие-то деньги дарить, что ли?
– Жози… – попытался было вставить слово я.
– Да нет, мсье. Мне-то не жалко, я подарю. Но вот вам, сир, такие-то подарки принимать не к лицу. Тем более от хозяйки борделя.
В словах наглой вымогательницы был резон. Одному Богу было ведомо, суждено мне стать королем Франции или нет, но даже государю крошечной Наварры не пристало принимать подобные дары.
– Вы не думайте, мсье, – чуть смягчившись, продолжала Жозефина. – Я вам в пути еще не раз пригожусь. И… – она постучала пальцем по бочке, – без меня не обойтись. Да и вообще, засиделась я что- то тут. Когда маршал Таванн три года назад мне на заведенье денег подарил, радовалась. А сейчас, – внезапно разоткровенничалась хозяйка, – к черту! Надоело. Ну, что ты расселся?! – привычно накинулась на де Батца бордельерша, стремительно переходя из одного состояния в другое. – Всю жизнь здесь торчать собрался? А ну, погоняй! Не слышишь, что ли, – к вечерне звонят! Но! Пошел!
Колокольный звон висел над Парижем, проникая в самые глухие закоулки. Совсем как в ту злосчастную ночь, три недели назад. Казалось, я и сейчас смогу вычленить из общего звука сиплые нотки колокола Сен-Жермен Л’Оксеруа, подавшего сигнал к бойне. Впрочем, вероятно, это лишь казалось.
Перекресток перед церковью братьев бенедиктинцев был заполнен народом до отказа. Пока что, неодобрительно поглядывая на проезжающие экипажи, люди еще нехотя теснились и расступались, но парижане все прибывали и прибывали, причем в виде, мягко говоря, странном. Босоногие, в длинных холщовых рубахах, а то и без них, в колпаках кающихся грешников, с узловатыми веревками в руках, то проливающие слезы, как монашка перед родами, то распевающие благодарственные гимны с видом таинственно-восторженным.
Я спрыгнул с повозки де Батца, с великим трудом протискивающегося сквозь это скопище полоумков, и, работая плечами, локтями и коленями, начал пробиваться к церкви, где должен был ждать брат Адриэн. Завидев своего подопечного, он сделал знак рукой, и четверо мускулистых парней, голых по пояс, но в черных монашеских капюшонах, спешно раздвинули передо мной толпу, освобождая проход. Я невзначай заглянул под грубый шерстяной покров одного из них и, к великому удивлению, узнал одного из пистольеров-гасконцев.
– Следуйте за мной, сын мой. – Наш добрый брат бенедектинец, как обычно перебирая четки, указал на вход в церковь. – Надеюсь, ради спасения если не души, то хотя бы тела, вам не составит большого труда войти в дом Божий?
– Ни в малейшей степени, – пожал плечами я, делая шаг к украшенной деревянным барельефом двери.
– Отрадно слышать сие, сын мой, весьма отрадно! Войди же под этот кров, дающий защиту всякому, взыскивающему ее. – Благостно улыбающийся брат Адриэн распахнул предо мной врата храма. Где-то, в каком-то полутемном чулане мозга, шевельнулась было мысль о том, что первейшему принцу-гугеноту не подобает входить в католическую церковь, а уж тем более искать в ней спасения. Но, честно говоря, этот вялый глас разума затих, даже не коснувшись души. Если коварство бенедиктинца состояло лишь в том, чтобы заманить меня сюда, – что ж, пожалуйста. Сколько угодно.
– Переоденьтесь, сын мой, – критически оглядев костюм нового прихожанина, проговорил монах. – Видели толпу на улице? Вы ничем не должны выделяться из нее. Ваша батистовая сорочка не пойдет. Вот, держите холщовую. Теперь капюшон. Затем вервие.
