Беранже попросту потерял сознание. Я прошу тебя, друг мой…
– Проклятье! – Маноэль с остервенением отбросил шпагу в угол, точно опасаясь, что безжалостный клинок в его руках сам уже служит непреодолимым искушением.
Сталь жалобно звякнула, падая на все еще залитый кровью пол. Бурые пятна уже начали впитываться в выскобленные доски, служа все же весьма недвусмысленным напоминанием о событиях последних часов.
– Вы правы, мой капитан! Я ухожу! – Он опрометью выскочил из залы во двор, едва не выбив дверь тяжелым ударом кулака.
Я вновь остался один, досадуя на все произошедшее здесь и пытаясь найти успокоение, созерцая колеблющиеся огоньки оплывших свечей, укрепленных на подвешенном к потолку колесе.
– Что здесь был за шум? – Конфьянс, с лицом, немного осунувшимся от усталости и тревоги, но полным осознания правильности содеянного, стояла на пороге комнаты Луи. – Что случилось?
– Это Мано, – грустно вздохнул я. – Он очень ревнует.
– Печально. Очень печально. – Девушка недоуменно покачала головой, глядя на хлопающую под ветром дверь. Я вовсе не хотела его обидеть. Однако я не давала ему никакого повода. Я… Нет. После. Сейчас я кое-что должна сказать вам.
Глава 16
Хороший план перед боем лучше безупречного после него.
Я смотрел на Конфьянс, любуясь ее слегка удивленными черными глазами, и подсознательно пытался угадать, о чем она собирается мне поведать. Быть может, Беранже в бреду говорил о чем-то важном, или же ее все же гнетет необходимость столь опасного путешествия в нашей компании?..
– Я слушаю вас, сударыня.
Мадемуазель де Пейрак в молчании сделала еще несколько шагов и очутилась рядом со мной.
– Прошу простить меня, сир. Входя к раненому, я, сама того не желая, невольно подслушала строки из катрена досточтимого Мишеля Нострадамуса…
– Действительно, сударыня, это был его стих. Однако, поверьте, он не имеет к вам никакого отношения.
– О да, конечно. Я бы хотела сказать о другом. Я уже упоминала, что в детстве в дом моего отца в Тулузе приезжал многомудрый Нострадамус, уже тогда известный всей Франции своими пророчествами. Мой отец любил с ним разговаривать о Боге, о судьбе страны и о многих иных вещах, суть которых я тогда не понимала. Но однажды он подозвал меня к себе и, положив руку мне на голову, произнес негромко: «Милая девочка, сейчас ты еще мала, но пройдут годы, и ты встретишь человека, которого все будут звать королем Генрихом Наваррским. Передай ему то, что я скажу тебе сейчас». И он прочел мне катрен, который я повторяла изо дня в день на протяжении нескольких лет, пока не научилась писать. Потом это как-то забылось. И вот сейчас, услышав дю Гуа, я снова вспомнила те самые строки. Вот что просил передать вам провидец. – Девушка замолчала, делая подобающую паузу перед загадочной строфой:
Закончив декламацию, она посмотрела на меня, точно ожидая, что я в один миг разгадаю диковинный шифр катрена. Увы, тщетная надежда! Как знать, быть может, на самом деле прозвучавшие только что строки предназначались вовсе не мне, а истинному Наваррцу и только ему они должны были сказать о чем-то важном. Мне же, увы, все эти воды Кельна, посохи рыб и тени льва – не больше чем заковыристая арабская вязь на невесть откуда взявшемся дирхеме.[29]
Хотя нет! Почему уж так совсем ничего? Услужливый мозг, точно опытный шулер, выкинул из колоды нужную карту, даже не спрашивая моего желания. «Овца родила льва». Кажется, именно так высказывались соседи-испанцы по поводу на глазах взрослеющего принца Беарнского Генриха Бурбона. Но я-то не он! Не лев, а лишь тень льва. Стало быть, шарада этого пророчества предназначалась именно мне.
– Спасибо, Конфьянс! Это действительно очень важно, – поблагодарил я, почтительно кланяясь. – Должно быть.
– Капитан! В смысле ротмистр! – Пресекая дальнейшие объяснения, из кухни появился Лис с гирляндой сарделек, переброшенных через плечо. – Вникай сюда внимательно. У меня тут для тебя есть кое-какая информация. Шо называется, «к размышлению».
Рейнар с хрустом откусил ближайшую сарделю:
– Сударыня, вы не будете дико возражать, если я похищу вашего собеседника на пару слов. Вот таких коротеньких. – Лис продемонстрировал девушке огрызок сардельки.
– Прошу прощения, мадемуазель. Я скоро вернусь, – произнес я, спускаясь к адъютанту. – Ну, что там у тебя?
– Сардельку хочешь?
– Для этого ты меня звал?
– Понятно. Значит, не хочешь. А зря. Готовят они тут вкусно.
– Рейнар, что у тебя за дело? – поторопил я.
– Да ну, ерунда всякая. Думал, может, тебе вдруг интересно… – неспешно пережевывая лакомый кусок, протянул Рейнар, набивая себе цену.
– Лис, я жду.
– Да я шо, я ж не напрашиваюсь, – пожал плечами мой напарник, явно склонный продолжать издевательство. – Но может, тебе и не интересно вовсе знать, куда направлялись свежеубитые покойники в ту пору, когда еще были веселы и молодцеваты? А я тут суюсь со своими сардельками!
– Шевалье, ну что за манера тянуть жилы из собеседника!
– А тебе так сразу вынь да положь! А где же сладость предвкушения? Где радость обладания, прорастающая сквозь непролазные трудности?! Капитан, да расшевелись же ты, черт возьми! Ходишь, как месяц ноябрь, страдающий запором! Неужто действительно в башке все, шо не касается дела, на фиг отбилось? – Лис выжидательно посмотрел на мою угрюмую физиономию. – Ладно-ладно. Вынимаю и ложу. Можешь меня не поправлять, я знаю, что правильно говорить «кладу». Но назло тебе и правилам грамматики я именно «ложу». Так вот, прынц Дакар инкогнито, заговорщики, которых мы тут общими усилиями вернули на путь истинный, ибо, как известно, что с человеком ни делай, он все равно медленно движется на кладбище, по словам хозяина заведения, намеривались посетить замок Монфорлан, что поблизости от твоего вожделенного Шалона. Соображаешь, о чем я говорю? Или пояснить?
– Ты хочешь сказать, что Гиз, вероятнее всего, находится именно там?
– Ай, молодец! Какой умный киндер! – восторженно зацокал языком напарник. – Я даже готов предположить, что там находится не столько Гиз, сколько, как это у нас говорили: «Штаб революции – Смольный». Сам посуди. За какого лешего ему держать в одном месте орлов вроде тех, которых вчера мы подготовили для изготовления чучел и ясноокую мадаму – супругу твоего оригинала?
– Вероятно, ты прав, – прислушиваясь к доводам друга, кивнул я.
– О! Уже хорошо! А ежели я прав, тогда смотри, какие радужные, светлые пути у нас открываются. Номер первый: взять те самые войска, о которых вчера пел военные песни твой бешеный лейтенант, и задавить вражину в его собственном логове. Я, честно говоря, не знаю, зачем это нужно, но, помня твою манеру вести дела, возможно, ты только о том и мечтаешь. Номер второй, лирический: по дороге из пункта А в пункт Б убедительно попросить господина герцога завернуть к нам на огонек. Дальше все по классике – «возвращается муж из командировки».
– Третий пункт будет? – пожав плечами, спросил я.
– А этих двух недостаточно?
– Да как сказать. Отсюда до Мезьера, где находится армия вторжения, вернее, ее остатки, – порядка пятидесяти лье. От Мезьера до Шалона – пожалуй, все семьдесят будет. Даже если мы прямо сейчас, оставив возок, галопом пустимся в северный лагерь, а войска, находящиеся там, узрев нас, немедленно выступят к Монфорлану, мы появимся у его стен не ранее чем через шесть дней, а то и поболе.
– Ну и чем плохо?
