прежде, чем я расскажу о нем, позвольте мне поведать о смирении и милосердии, которые подобают каждому христианину.
– Валяй! – хмуро бросил д’Орбиньяк. – Если ты без этого не можешь, крути на полную катушку, только поскорей.
Бенедиктинец кивнул, пропуская мимо ушей неучтивые слова Рейнара.
– Как вам, должно быть, известно, монастырская братия обедает за одним столом. Монах не имеет права жаловаться на качество пищи, ни даже подзывать брата келаря и делать знаки братьям, разносящим еду, если вдруг то или иное блюдо по оплошности не положено в стоящую перед монахом миску. Ибо это деяние было бы нарушением приличествующего клирику смирения. – Брат Адриэн назидательно воздел вверх палец.
– Хороши порядки, – хмыкнул Лис, представляя себя на месте обиженного.
– Воистину они мудры, – продолжил монах. – Ведь сосед такого неудачливого брата, как велит ему долг милосердия, обязан обратить внимание келаря на то, что его собрат лишен какого-либо блюда.
Однажды случилось так, что одному из братьев бенедиктинцев в похлебке попался маленький мышонок, скорее всего случайно упавший в котел и там нашедший свою погибель. Что делать? Есть такую похлебку нельзя, но позвать брата келаря не позволяет устав.
– Ну-ка, ну-ка! И что же предпринял этот святой отец? – заинтересованно спросил Лис, всегда ценивший в людях сообразительность.
– Он призвал себе келаря с вопросом: «Скажите, отче, разве брат Робер, – а именно так именовали его соседа, – не имеет права на мышь?»
– Браво! Браво! – расхохотались мы, аплодируя находчивости неизвестного монаха.
– Это я говорю к тому, – вновь продолжил наш капеллан, – что для спасения нашего соратника вам, мсье Рейнар, сегодня надлежит встретиться с одним незнакомым человеком, который не менее нас заинтересован в том, чтобы Мано оказался на свободе и как можно быстрее и дальше отсюда. И на этой встрече, господин д’Орбиньяк, вам весьма к лицу будут смирение и милосердие.
– Ну что ж, я готов! – Лис расправил плечи. – Куда идти?
– Нынче вечером, когда стемнеет. Таверна «Коронованный олень». Подойдите к задней двери и постучите. Тук-тук, тук-тук-тук, тук. Вас проведут.
– Ну что ж, вечером так вечером, – согласился напарник.
– Кстати, преподобный отец, – начал я, вспоминая утренний рассказ пана Чарновского о бывшем викарии парижского архиепископа, нашедшего себе убежище в свите папского нунция. – Здесь в Реймсе сейчас находится преподобный Рауль де Ботери. Быть может, он вам знаком по Парижу?
– Немного, – кивнул головой брат Адриэн, останавливая на мне задумчивый взгляд.
– Вы не могли бы организовать мне встречу с ним?
– Попробую, сын мой. Но при условии, что встреча состоится в моем присутствии. Сами понимаете, вы все же гугенот, и секретарю кардинала Солертини не пристало разговаривать с вами наедине.
– Я согласен. Сегодня вечером!
Глава 24
пасность всегда угрожает тем, кто ее боится.
Остаток дня был заполнен многочисленными хлопотами. Брат Адриэн вновь отправился в тюремный замок, утверждая, что у Мано сейчас самое время исповедоваться и очистить душу от грехов, ибо последний раз бравый гасконец посещал исповедь, должно быть, еще в день первого причастия. Я не расспрашивал, каким образом духовнику королевы Наваррской удалось проникнуть в стены тюрьмы, поскольку вполне уже имел возможность убедиться в обширности его связей. Да и то, что святой отец сам не пожелал поведать о подробностях очередного успешного дела, говорило само за себя. Тут уж, как гласила старинная французская пословица, не хочешь слышать уклончивых ответов – не задавай нескромных вопросов.
Спустя полчаса после ухода монаха гербовый король Франции, досточтимый Дени Мону, принес мне длинный список дворян, пожелавших принять участие в завтрашнем турнире. Мне надлежало прочесть имена и описание гербов благородных кавалеров, собравшихся выступать на ристалище либо под королевскими лилиями, либо под знаменем с лотарингским крестом, которое нес в бой муж принцессы Клод Валуа, герцог Карл Лотарингский. В сущности, это было пустой формальностью. После тщательной геральдической экспертизы все внесенные в списки рыцари были признаны турнироспособными, но по правилам моя подпись должна была скреплять оба предоставленных мне листа.
Когда стемнело и городская стража запалила факелы для освещения перекрестков; когда в окнах домов жильцы второго этажа выставили фонари, чтобы хоть этим убогим светом вырвать из мрака мощенные лишь по центру улицы; когда воришки и разбойники вылезли из своих нор, чтобы отправиться на охоту за чужими кошельками, шевалье Серж Рейнар Л’Арсо д’Орбиньяк отправился в таверну «Коронованный олень», где ждал его неизвестный, желающий принять активное участие в освобождении из застенков нашего вспыльчивого друга. Честно говоря, попытки представить, кто бы это мог быть и с чего бы вдруг ему вздумалось страстно желать освобождения де Батца из-под стражи, не дали результатов. Брат Адриэн также не пожелал внести ясность, сообщив лишь экклезиастовское: в многознании много печали. Потому мой напарник шел на рандеву, как молодой любовник на тайную встречу к супруге злобного правителя: в кольчуге под одеждой, при шпаге и с заряженными пистолями.
Там же, в «Коронованном олене», в этот час находилась и мамаша Жозефина, смененная со своего поста нашим британским волонтером Уолтером Рейли. В случае засады подмога, пожалуй, и невеликая, но пара весьма наблюдательных глаз в таком деле явно не помеха.
Рейнар зашел в таверну, осмотрелся, пропустил стаканчик анжуйского и, убедившись, что все более- менее спокойно, направился, как было договорено, к черному ходу. Условный стук не слишком сотряс полускрытую в зарослях плюща дверь, но отворилась она моментально. Вероятно, открывший ее слуга со светильней уже давно поджидал дорогого гостя. Из зала сюда доносились громкие песни подгулявших посетителей, но, судя по разлаженным голосам, которыми пелись эти разухабистые куплеты, даже если среди гостей заведения и находились соглядатаи, они уже были изрядно пьяны. Впрочем, кто знает, кто знает.
Слуга провел Лиса по коридору мимо кухни к вместительной бочке, судя по всему, служившей для охлаждения напитков в летнее время. Дойдя до ледника, он уперся плечом в деревянное брюхо, и емкость отодвинулась, показывая спрятанную за ней дверку. Чтобы войти в нее, и мне пришлось бы нагнуться, не говоря уже о рослом д’Орбиньяке. За темным провалом потайного хода огонек светильни выхватывал узкую лестницу, ведущую на второй этаж.
– Идите, вас ждут, – напутствовал слуга.
Лис покачал головой и, кряхтя, полез в тайник. За его спиной послышался скрипящий звук. Судя по тому, что свет, и без того весьма зыбкий, окончательно исчез, бочка со льдом вернулась в исходное положение. Что и говорить, место для встречи было выбрано со вкусом! Пожелай сейчас неизвестный доброхот всадить пулю в грудь д’Орбиньяка, и разыскивать тело можно было бы до скончания века.
По-видимому, подобные мысли крутились и в голове напарника. Он осторожно, медленно поднимался вверх, левой рукой ощупывая пространство перед собой, но не снимая правую с рукояти пистоля. Впрочем, идти пришлось недолго. На втором этаже, едва-едва он поднялся, открылась еще одна дверь, на этот раз служившая входом в крошечную затхлую комнатенку, начисто лишенную всяких намеков на окна.
– Мир входящему! – торжественно провозгласил крупный, видный мужчина лет тридцати пяти, должно быть, уже заждавшийся лисовского визита.
– И вам добрый вечер, – оглядываясь, кивнул Лис, переступая порог.
Освещенная семью горящими свечками, комната не оставляла ни малейших сомнений в своем первоначальном предназначении. А если таковые у кого-то и закрадывались, то свиток Торы над дверью и звезда Давида, начертанная на стене, окончательно подтверждали первоначальный диагноз.
– С кем имею честь? – стараясь выглядеть заправским шевалье, процедил Лис.
– Мое имя Оливье.
– Оч-чень хорошее имя. Мне оно всегда нравилось. Особенно по праздникам, – не удержался от комментариев д’Орбиньяк.
– Благодарю вас, мсье. – Мужчина, закутанный в длинный черный плащ с откинутым капюшоном,
