– Мой прынц! – со своим непередаваемо гасконским акцентом продолжил шевалье д’Орбиньяк, не отрывая глаз от горизонта. – Шоб я так жил! Скажи мне, как большой знаток всяческих веселых картинок, львы и башни крест-накрест на флаге означают то, шо я думаю?
Мое скорбное молчание лучше всяких слов ответило на прозвучавший вопрос.
– Ну тогда, блин, от всей души поздравляю вас, ваше величество! – Остроглазый Лис склонился в насмешливом поклоне. – Доблестный сэр Джон ведет отряд под испанским знаменем.
Маольсдамме – маленький городок. Каналы, идущие вдоль улиц, бороздят многочисленные лодки, заменяющие в этих местах большую часть наземного транспорта. Горбатые мостики, перекинутые через каналы, подобно каменным скобам намертво вбитые в болотистые берега сваями, скрепляют разрозненные ломти хлипкой голландской земли в единое целое. Некогда являясь вотчиной баронов Ван дер Хельдерн, поселок рос вширь, отвоевывая все новые земли у океана. Большинство домов, в которых проживало трехтысячное население этого местечка, гордо несло свои два этажа над каркасом из вбитых в морское дно деревянных клеток, заполненных камнями и накрытых сверху дерном.
Но стены Маольсдамме под стать серьезной крепости. Построенные из массивного серого камня еще, должно быть, при власти местных баронов, они были недавно перестроены и теперь грозно взирали на сушу тремя бастионами так называемого новоитальянского начертания. С недавних пор, когда Вильгельм Молчаливый по достоинству оценил удобное местонахождение гавани и населенного пункта при ней вблизи границы с Фландрией, он распорядился создать здесь морскую базу. Гёзы, на своих легких суденышках промышлявшие дерзкими набегами на испанские владения, могли здесь пополнить запасы продовольствия, боеприпасов, пресной воды, да и просто-напросто отдохнуть между боями. Наплыв продаваемой за гроши драгоценной испанской добычи немедля подстегнул рост города, еще лет двадцать назад вряд ли имевшего право носить этот статус.
– Закрыть ворота! Поднять мост! – неслась над крепостью отчаянная команда бургомистра. – Испанцы у стен Маольсдамме!
– Господи, за что ты нас оставил! – одним дыханием выпалив гордую тираду, достойную гражданина свободной страны, запричитал городской голова. – За что отвернул от нас ясный лик Свой?!
Облако пыли, маячившее на горизонте, неспешно двигалось в сторону городских ворот, и сквозь него уже вполне можно было различить и знамя с гербовыми эмблемами Леона и Кастилии, и полированные кирасы гарцующих впереди строя всадников.
– Их там не менее пятисот человек! – хлопотливо причитал бургомистр. – А то и вся тысяча будет!
– Ау, приятель! Охолонь! – Шевалье д’Орбиньяк бесцеремонно прервал тактические подсчеты не на шутку переполошившегося градоначальника. – Дай тебе волю пальцы загибать – ща тут вся армия герцога Альбы окажется! Ну забрел кто-то ненароком – че кипеж-то устраивать! Ща дорогу спросит – дальше пойдет!
– А вдруг как штурмовать будут?! – со смешанным чувством тоски и внезапно вспыхнувшей надежды повернулся к нему бургомистр.
– Будут штурмовать, – худощавое лицо моего напарника моментально потеряло обычную насмешливость, становясь до оторопи жестким, точно занесенная над головой секира, – тогда, как всех перебьем, – так и посчитаем! Лучше уж думай, где испанцев хоронить будем!
Мысль об ожидающихся похоронах явно не порадовала радушного хозяина. Он побледнел и, молча отвернувшись от приближающихся войск, уставился невидящим взглядом на город, радостно вздымающий меж роскошных лип свои остроконечные, покрытые черепицей крыши с ушами слуховых окон.
– Мой город! – едва прошептал он и добавил уже шепотом: – Мой бог!
Я перевел взгляд туда, куда смотрел этот сугубо мирный, перепуганный до полусмерти человек, и перед моим мысленным взором предстала картина неминуемого штурма и всего того, что следовало за успешной атакой, с такой же неотвратимостью, как свора псов за телегой мясника. Обмазанные смолой от сырости дома, окутывающиеся чадящим смрадным дымом, языки жаркого пламени, вырывающегося из окон, распластанные в кровавых лужах истерзанные тела, снующие среди дворов озверевшие от запаха смерти мародеры и те, кто остался в живых, на коленях с воем проклинающие свою жизнь.
– Мы все умрем! – с первобытной животной тоской в голосе пробормотал бургомистр. – Все!
– Это не должно вас волновать, друг мой! – вновь обретая присущую Тюдорам высокомерную твердость, милостиво изрекла Елизавета. – Как говорил великий афинянин Эпикур: «Смерть совершенно не касается нас! Все хорошее и дурное лежит в ощущении. Смерть же есть отсутствие всяких ощущений».
Я невольно усмехнулся. На мой взгляд, огнекудрая Диана избрала не лучшее время для цитирования античных философов. Но в этом она была вся! С юных лет находя утешение в горестях среди трудов Платона, Аристотеля, Сенеки и того же Эпикура, она использовала обширные цитаты из них как универсальное лекарство, позволяющее стойко преодолеть тяжкие невзгоды. Не так давно при королевском дворе считалось точной приметой: если государыня садилась переводить любимого Сенеку – стоило ждать грозы. Ничего не попишешь – именно такова была эта великая женщина, живущая чувствами и страшащаяся любви, обожающая танцы и веселье, но твердо и бестрепетно правившая весьма непростой страной. Женщина, перемежающая площадной бранью размышления древних мудрецов и венчающая, точно короной, свои полные внутренней страсти фразы жестким и звонким «Абсолют!».
– К чему вам беспокоиться? Стены Маольсдамме крепки, а принц Шарль, как вам, должно быть, известно, один из лучших военачальников Франции и, полагаю, с радостью поможет вам отбросить испанцев от стен города! Не так ли, мой принц?
–
– Почту за честь, ваше величество! – Я склонил голову перед Елизаветой. – Если господин бургомистр сочтет мою помощь уместной.
– О да, да! – затараторил городской голова, ободренный вспыхнувшим огоньком надежды. – Конечно же! Какая неслыханная удача. Что пожелаете, ваше высочество?
– Для начала мне надо знать, какими силами обладает гарнизон крепости. Затем выяснить цель прибытия испанцев. Быть может, они желают ограничиться лишь выкупом? Тогда городу не придется подвергать себя опасностям штурма или осады.
Мысль о том, что Маольсдамме будет вынужден заплатить испанцам дань, судя по невольно скривившемуся лицу бургомистра, явно не вызвала у него душевного подъема. Обычно таковой появляется после дня непрерывных атак на стены или же на третьи сутки обложного сидения.
– Если позволите, – быстро овладев собой, изрек он, – я велю пригласить начальника городского ополчения и командира гарнизона. Кстати, мессир, он ваш соотечественник.
– Прекрасно, – кивнул я. – Мы с шевалье будем ждать их здесь.
Очень скоро оба названных офицера стояли передо мной, рассматривая в подзорные трубы приближающееся войско. Судя по их докладам, ситуация в крепости складывалась следующим образом. Семь десятков ополченцев, по большей мере имевших некоторый, хотя и не слишком удачный, опыт боевых действий, были распределены тремя сменами в карауле на стенах и батареях порта. Отряд чуть более того, поставленный штатгальтером Голландии в крепости в качестве гарнизона, возможно, обладал лучшими боевыми качествами, но, в связи с трехмесячной невыплатой жалованья, похоже, вовсе не желал браться за оружие.
Я с грустью смотрел на горнверк, прекрасные земляные укрепления перед воротами, которые сейчас следовало бы занять аркебузирами, чтобы встретить непрошеных гостей прицельным трехъярусным огнем, и понимал, что на данный момент ни одного солдата из крепости я поставить не могу. А стало быть, такой важный элемент обороны придется отдать испанцам без боя. Были и другие поводы для расстройства. Мощные бастионы, весьма изрядно удлинявшие общую линию обороняемых стен, требовали куда как большего гарнизона и, главное, орудий. А их, как оказалось, кроме двух батарей форта, прикрывающего вход в гавань Маольсдамме, не было. Полгода назад Вильгельм Оранский приказал вывезти отсюда почти
