Азорских островов я вступил, будучи адмиралом их высочеств королевы Изабеллы и короля Фердинанда.
Король встал, давая таким образом понять, что аудиенция закончена.
– Сеньор адмирал, – сказал он, – время сейчас уже позднее, а вы, верно, утомлены долгим путешествием. Завтра поутру мы продолжим нашу беседу. Говорят, вы привезли из новооткрытых земель разные диковинки и людей странного обличья. С удовольствием ознакомлюсь со всем этим при нашей следующей встрече. Два слова о губернаторе Каштаньейре: я полагаю, что он не только недостойный, но и нерадивый правитель. Что поделаешь, паршивые овцы водились и в стадах библейских патриархов… Доброй ночи, сеньор адмирал, мой оруженосец проводит вас в ваши покои.
Король подал знак дону Дуарте, и тот с поклоном отворил дверь адмиралу.
Все придворные знали: любое неосторожное слово может привести короля в лютую ярость. Поэтому участники этой «малой аудиенции» буквально оцепенели, когда на дерзкие речи адмирала его величество ответил столь ласковым напутствием.
Но не успела закрыться за гостем дверь, как лик короля сразу же изменился. Глаза его метали молнии, губы побелели. Как свист бича, звучал теперь его голос.
– Сеньоры, – сказал он, – этот человек родился под счастливой звездой: я подарил ему жизнь, я выпустил его отсюда живым. Да, он жив, он цел и невредим, хотя, видит бог, никто и никогда не наносил мне большего оскорбления, чем этот безродный проходимец.
Дон Жуан ди Минезиш, майордом, пал перед королем на колени.
– Ваше величество, – взмолился он, – только прикажите, и не пройдет и пяти минут, как этот наглец будет качаться на ближайшей сосне…
Дон Педро да Соуза, граф Прадо, личный враг майордома, сердито прошипел:
– Совет, достойный рыцаря большой дороги. Сосна не годится. Генуэзца надо судить. Судить по всей форме за оскорбление его величества короля. Все основания налицо: он осмелился при свидетелях обвинить нашего государя в вероломстве. Не сомневаюсь, суд скорый и справедливый вынесет должный приговор: чужестранца четвертовать. И тогда, соблюдая форму – во всяком деле форма важнее всего, – мы разделаемся с этим искателем сокровищ.
Старый друг дона Дуарте, королевский секретарь и летописец дон Руи да Пина, который терпеть не мог и майордома Минезиша, и графа Соузу, язвительно усмехнулся:
– Что и говорить, мы здесь услышали золотые слова: повесить, четвертовать, судить по всей форме. Но за открытую расправу с этим проклятым адмиралом нас всех призовут к ответу короли Кастилии. А вот если на обратном пути в Лисабон упрямый мул лягнет сеньора адмирала в висок или в темя, справедливость тихо восторжествует, и его величество оповестит донью Изабеллу и дона Фердинанда о внезапной кончине дорогого гостя.
– Благодарю вас, сеньоры, – сказал король, – за ваши советы. Советы мудрые, но бесполезные. Разумеется, я могу этого новоиспеченного адмирала вздернуть на любую сосну. Могу его четвертовать, могу устранить его по способу моего мудрого секретаря. Все эти меры мне по душе, но вы, друзья, забыли, что дело не только в этом генуэзце. Он открыл богатые земли, открыл для Кастилии. Один неосторожный шаг – и мы навсегда лишимся возможности этими землями овладеть. О них мы пока знаем мало. Правда, вчера в Сокавене капитан Пашеко Перейра кое о чем дознался от кормчего, которого генуэзец взял с собой, направляясь ко мне. Однако много ли толку от болтовни пьяного моряка?
Конечно, не столь уж трудно развязать языки адмиралу и его людям – палачи у нас опытные, они и мертвого заставят исповедоваться в своих грехах, – но, сеньоры, нынче как-то не принято пытать чужеземных адмиралов, даже если они не обучены вежливости. Поэтому я постараюсь выведать лаской то, что при иных обстоятельствах всплыло бы наружу на дыбе. Завтра я приму сеньора адмирала моря-океана как своего родного брата. Вас же, мой дорогой майордом, я попрошу не хвататься за меч и не пугать им моих высоких гостей. Ну, а потом, когда я побольше узнаю о землях, открытых этим генуэзцем, мы примем окончательное решение… – Король встал, опираясь на длинный посох. – Итак, – заключил он, – до завтра. Предстоит серьезный бой.
До поздней ночи Колумб готовился к новой аудиенции. Тесные кельи, в которых расположились гости, едва вместили дары заморских земель. Много хлопот доставили пестрые, как радуга, попугаи. Им явно не по душе были холодные покои на задворках Марии Благостной, и всю ночь эти голосистые птицы проклинали свою злую судьбу.
Утром 10 марта вьюки с подарками и клетки с неугомонными попугаями были доставлены в монастырскую трапезную, где король назначил свою вторую, торжественную, аудиенцию.
В трапезной собрался весь королевский двор, вернее, та его часть, которая вслед за Жуаном II последовала в Райскую долину. Король запаздывал, и придворные шумной толпой теснились у невысокого дощатого помоста, на котором выставлено было все, что могло дать представление о богатствах новооткрытых земель.
Надо сказать, что эти образцы создавали не слишком лестное представление о заморских островах. Мотки грязной хлопчатой пряжи, тростниковые дротики, ссохшиеся плоды неведомых деревьев, пожухлые пальмовые листья, несчастные попугаи – все это не очень-то удивляло царедворцев: и не такие трофеи привозили с берегов Гвинеи капитаны португальских кораблей.
Было выставлено заморское золото – несколько браслетов, тонкие палочки (такие палочки на Эспаньоле украшали носы и уши местных щеголей), штук тридцать колец различного размера и мешок из-под сухарей, примерно на треть заполненный золотым песком.
Большим, однако, успехом пользовались оба индейца. Колумб поставил их на самом краю помоста и велел им время от времени низкими поклонами приветствовать зрителей. Бедняги отчаянно мерзл-и – ведь в холодной трапезной зуб на зуб не попадал даже у людей в теплой одежде, а у этих детей тропиков на теле не было ничего, кроме набедренных повязок.
Когда в трапезную вошел король, оба индейца пали ниц и поднялись лишь по приказу адмирала.
Король потрепал индейцев по плечу, пощупал их волосы, заглянул им в рот.
– Сеньоры, – сказал он, обращаясь ко всем присутствующим. -Эти люди меня изумляют: они совсем не похожи на черных гвинейцев – кожа у них золотистая, волосы прямые. Странно, очень странно. Сеньор Марко Поло, венецианец, некогда видел людей такой же масти в индийских землях.
Колумб просиял:
– Истинная правда, ваше величество, и эти индейцы – живое свидетельство моего открытия. Нет сомнения, они рождены под солнцем Индии. Жаль, не понятен нам их язык. Но за два с лишним месяца они научились кое-как говорить по-кастильски.
– Вот как? – удивленно спросил король. – Стало быть, они понимают кастильскую речь? Отлично, в таком случае я попытаюсь с ними столковаться.
Король взял с помоста горсть сухих бобов и рассыпал их перед индейцем, который стоял слева от него.
– Гляди, дружок, – сказал по-кастильски король, – я положил здесь дюжину бобов. Теперь представь себе, что перед тобой не бобы, а острова, откуда тебя привезли сюда – твой родной остров и соседние, – и постарайся разложить эти бобы так, как будто они и в самом деле не бобы, а земли, где живут твои братья и сестры.
Индеец беспомощно улыбнулся: он никак не мог взять в толк, что же от него хочет этот тощий вождь с длинной бородой. Король с досадой пожал плечами.
– Эти дикари, – сказал он, – слабы разумом, и, уж, конечно, географы они никудышные.
Между тем второй индеец подошел к своему земляку, стал на корточки и в определенном порядке разместил все бобы.
На гладких досках возникла карта большого и разветвленного архипелага.
– Мучас ислас (много островов), – сказал он королю. – Ислас эрмосас (красивые острова).
– Смотрите, – воскликнул король, – этот дикарь меня прекрасно понимает! Право же, он гораздо смышленее многих моих звездочетов, которые до сих пор не знают, какие земли лежат у них под носом! Сеньор майор дом, прикажите принести им теплые красные плащи, штаны и чулки. Они достойны доброй христианской одежды. Да и нечего им здесь мерзнуть, как бездомным псам.
