связей с внешним миром — все это нисколько не пугало чужеземных купцов — египетских, иранских, зенджских, гуд-жаратских, каликутских, цейлонских, суматранских; не было в водах, омывающих Аравию, — ни в Индийском океане, ни на Красном море, более удобной гавани, к тому же еще столь удачно расположенной. В Аден привозили из внутренних областей Аравии и аравийского побережья Красного моря марену, опиум, благовонные смолы, тонкие камлотовые ткани — гордость ткачей Джидды и Медины, рытый бархат из Мекки, киноварь, ртуть.
Эти товары скупали иноземные купцы, главным образом гуджаратцы, которые из трюмов своих кораблей выгружали на аденские пристани сандаловое дерево, алоэ, пряности, сахар, кокосовые орехи и кокосовое волокно, жемчуг, лекарственные снадобья и хлопчатые ткани индийской выделки. Эти ткани одевали всю Аравию и весь Египет, и Барбоза говорил, что трудно вообразить себе, сколько их привозят сюда из Камбая.
Он же писал, что в Адене «самый большой и богатый торг, больший, чем где бы то ни было на земле».
И, по всей вероятности, отзыв этот вполне заслуженный. Недаром Ма Хуань и Фэй Синь, которым отлично были известны все «пристанища» южных морей от Сурабаи до Берберы включительно, писали о царстве Эдань (Адене) с почтительным удивлением.
«Царство Эдань, — писал Ма Хуань, — лежит на берегу моря. Оно богатое и процветающее, и все жители здесь мусульмане, и нравом они суровы, У них семь-восемь тысяч хорошо обученных воинов, пеших и конных, которые держат в страхе соседние земли… Дома каменные, с плоской крышей, в высоту футов до сорока, а базары обильны припасами, и одежды, тканей и книг там так же много, как в Китае… Рис они едят с медом, и блюдо это очень вкусное. Есть здесь пшеница, бобы, фиги, миндаль, изюм, орехи грецкие, гранаты, абрикосы, персики; верблюды, слоны, короткошерстные безрогие бараны; фулу [зебры], черные и белые птицы-верблюды, розовая вода, белый виноград… [50]
Китаю они приносят дань жемчугом, золотыми кубками и златоткаными поясами, унизанными драгоценными камнями…»
А Фэй Синь говорит о странных аденских одеждах — длинных белых бурнусах, и о женщинах, скрывающих лица под голубым покрывалом.
Аден был родиной искусных кормчих и лоцманов, центром арабской навигационной науки.
«В Эдани, — пишет Ма Хуань, — опытные астрономы. Они определяют дни, когда начинают цвести цветы, и дни увядания и дни затмения луны и солнца, предсказывают, когда подует ветер и когда пойдет дождь, узнают, сколь высоки будут приливы и отливы. И нет ничего в вещах такого рода, До чего они не могли бы дознаться».
Действительно, Аден и ряд гаваней Южной Аравии были в то время центрами арабской навигационной науки. Здесь составлялись подробные лоции морей, омывающих берега Восточной Африки, Аравии, Ирана, Цейлона, Индии, островов Малайского архипелага (рахнамаджи), здесь обучались «львы моря» — кормчие и лоцманы (муаллимы), и о каждом из них можно было сказать словами Баратынского:
Здесь опытные арабские астрономы по тем сведениям, которые сообщали им му'аллимы, вносили поправки в лоции и составляли мореходные карты, наблюдали за движением небесных светил и определяли те изменения в положении звезд относительно полюсов небесной сферы, которые происходят с течением времени. Здесь составлялись таблицы, по которым можно было узнать время затмения солнца и луны, — эти данные имели огромное значение для мореплавания. Здесь, наконец, создавались новые навигационные приборы, простые и точные, которые не только не уступали европейским, но зачастую превосходили их. У Ахмада ибн-Маджида, уроженца Аравии, те инструменты, которые с гордостью показал ему в Малинди Васко да Гама, не вызвали ни малейшего удивления. В Адене и других аравийских городах мастера навигационного дела ничуть не уступали в изобретательности своим лиссабонским, севильским и генуэзским коллегам.
За 400 с лишним лет до Ма Хуаня арабский географ ал-Мукаддаси писал: «Я сам проехал по нему [Индийскому морю] около двух тысяч фарсанхов [свыше семи тысяч морских миль] и объехал весь остров арабов [то есть Аравию] от ал-Кулзула до Аббадана… я водил дружбу с шейхами, которые родились там и выросли, из числа пилотов, судовладельцев, математиков, доверенных купцов. Я видел, что они лучше всех людей знают его, его гавани, ветры, острова… я видел у них тетради (дафатир) об этом, которые они изучают, на которых основываются и согласно с которыми поступают…» И дальше ал-Мукаддаси передает свою беседу с одним старым аденским шейхом, с которым он поделился своими сомнениями о точности некоторых арабских описаний различных морей. «На сведущего ты попал, — сказал шейх, затем разгладил песок своей рукой и начертил на нем море без всякого «плаща» и «птицы» [то есть без условных изображений [фигуры Земли]; он обозначил у него заливы в форме языков и несколько ответвлений и потом сказал: — Вот изображение этого моря и нет для него другой карты…» [51]
С аденским султаном Чжэн Хэ нашел общий язык, и посольства из Адена в 20-х и в начале 30-х годов XV века неоднократно посещали Китай. Последний раз аденские миссии появлялись в Китае в 1436 году.
Из Адена Чжэн Хэ проследовал в Хормуз, а оттуда через Каликут и Малакку возвратился на родину, куда прибыл 8 августа 1419 года.
Сам Чжэн Хэ так изложил итоги пятого заморского похода в своих мемориальных надписях: «В пятнадцатом году Юнлэ [1417 год], командуя флотом, мы посетили западные страны. Страна Хулумусы [Хормуз] преподнесла [нам] львов, леопардов с золотистыми пятнами, крупных западных коней. Страна Эдань [Аден] дала зверя цилинь, которого в этих краях называют цзулафа, и длиннорогую тварь маха [антилопу]. Страна Мугудушу [Могадишо] подарила хуафулу [зебру] и львов. Страна Булава [Брава] преподнесла верблюдов, которые пришли туда за тысячу ли, и птиц-верблюдов [страусов]. Страна Чжаова [Ява] и Гули [Каликут] преподнесли зверя милигао.
Все эти страны соперничали между собой, изыскивая все диковинное, где бы оно ни было сокрыто — в горах или в море, или в виде прекрасных сокровищ захоронено в песках или в прибрежных отмелях. Некоторые из [даров] прислал дядя царя с материнской стороны, другие же — дядя с отцовской стороны или младший брат царя, и вручили нам акт присяги на верность, написанный на золотом листе».
Хотя о присяге и дани речь идет в связи с одним лишь властителем, каким именно — не известно, но, судя по запискам Фэй Синя, процедура получения грамот «на золотых листах» и «дани» происходила во всех городах Зенджа и в Адене.
По-видимому она имела куда большее значение, чем доставка в Китай редких зверей, хоть запись о пятом плавании начинается с сообщения о львах Хормуза и длиннорогих антилопах из Адена.
Шестая экспедиция вышла в плавание в марте 1421 года и возвратилась в Китай в сентябре 1422 года. Так же как и пятая экспедиция, она была направлена в Хормуз, Аден и в гавани Восточного рога. Цели этой экспедиции так излагает Чжэн Хэ в своей люцзяганской надписи:
«В девятнадцатом году Юнлэ, командуя флотом, мы доставили послов из Хулумусы и других стран, долгое время пробывших в столице, в их земли. Цари всех этих стран преподнесли в качестве дани разные местные произведения и при этом даже в большем количестве, чем прежде».
Указ о снаряжении флотилий был дан 3 марта 1421 года, но экспедиция вышла в путь, видимо, не ранее ноября. 10 ноября 1421 года Чжэн Хэ было приказано снабдить всем необходимым чужеземных послов, отправляемых восвояси. При этом отмечалось, что за доставку послов отвечает евнух Хун Бао. В это время в Китае были послы из Хормуза, Адена, Джуфара в Аравии, страны Ласа (Зейлы), Бравы, Могадишо, Каликута, Кочина, Куилона, Кайла (все эти четыре города лежат на Малабарском берегу), Цейлона, Мальдивских островов, Ламбри, Сома-торы, Ару, Малакки, страны Ганьбали (?), Бенгалии и Калимантана.
Поскольку в сентябре следующего, 1422 года экспедиция уже возвратилась в Китай, мало вероятно, что за 10 месяцев Чжэн Хэ удалось посетить все перечисленные страны и доставить на место их миссии.
