— Читай сама, я без очков не вижу.
— Большое спасибо, до свидания, — сказала я, выскочила за дверь и побежала по лестнице вниз.
— Стой! — спохватилась бабка мне вслед. — Зачем тебе адрес?
— В университете собирают сведения о выпускниках!
— Врет! Жульничает! — противно заорал попугай из-за двери.
Я вышла на улицу и передумала идти на рынок стройматериалов выбирать обои. У меня был адрес Екатерины Федосеевны, и я собиралась с ней поговорить. Ремонт подождет, времени не жалко, я в отпуске. Я решила разобраться, кто когда умер, и умер ли вообще.
Нужный дом я нашла в старом районе, который когда-то был окраиной Москвы. В риэлтерских конторах про такие дома говорят: в обжитом районе, тихо, зелено, окна в парк. На самом деле из-за буйно разросшихся берез домов почти не было видно. Хоть грибы собирай.
Я подошла к дому. На лавочке у подъезда обменивались новостями женщины. Как только я подошла, они замолчали. Видимо, незнакомые люди сюда захаживали редко.
— Скажите, пожалуйста, десятая квартира в этом подъезде? — вежливо спросила я.
— В этом, только там сейчас никого нет, они уже вторую неделю все на даче живут.
Такие соседи просто находка для воров. Про все пустые квартиры расскажут.
— Как жаль, — расстроилась я. — Мне так хотелось поговорить с Екатериной Федосеевной!
— С кем?! — переглянулись женщины.
— С Екатериной Федосеевной из десятой квартиры, — повторила я.
— Так она уже лет восемь, как в могиле.
— О! — сказала я на выдохе.
— Да! — заголосили женщины. — У нее сердце было больное, от обширного инфаркта умерла.
Дальше они переключились на обсуждение новых жильцов десятой квартиры, и я узнала, что они доставляют всему дому немало хлопот тем, что в самую полночь врубают во всю мощь телевизор. Потом все снялись со скамейки и разошлись смотреть сериал.
Я уходила в сторону метро грустная. Оказывается, все умерли много лет назад, и даже тот умер, кого я видела этим утром. Обои я не купила, краску тоже, день прошел бездарно. Завтра снова придется ехать на строительный рынок. Я дала себе зарок больше не отвлекаться на такие мелочи, как умершие и воскресшие возлюбленные, и завтра же с утра приступить к ремонту. И даже если голос с небес возвестит, что я кому-то что-то должна, то я все равно предпочту ремонт.
— Леонова! — услышала я голос сверху.
Я остановилась, подняла голову. Вверху голубело небо, и шевелились макушки берез.
— Леонова! — снова донеслось с небес.
Я повертела головой во все стороны и заметила, что березы закрывают балкон на пятом этаже одного из домов. Именно оттуда, как указал мне мой абсолютный музыкальный слух, меня кто-то звал. Я обошла березу и остановилась, вглядываясь в вышину. На зрение тоже не жалуюсь. Сейчас выясню, кто опять отвлекает меня от ремонта.
— Ну? Узнала меня? — спросил мужчина на балконе.
— Не может быть! Михаил Алексеевич, это вы?
— Узнала! — обрадовался он. — Поднимайся ко мне, дверь открыта.
Я пошла на пятый этаж. Мне было стыдно. Меланхолическая часть моей натуры занималась самоедством и скорбью весь путь по лестнице наверх. Когда я училась в университете, Михаил Алексеевич был одним из самых любимых преподавателей. И что? Я про него больше десяти лет не вспоминала.
Дверь была открыта и замок сломан. Есть оказывается люди, еще безалабернее меня. Я хоть иногда дверь в квартиру закрываю, а тут замок вообще сдох, и уже давно. Двухкомнатная квартира оказалась на редкость заброшенной. Лучше, чем моя, без последствий пожара, но и ремонта здесь не хватало. Хозяина почему-то видно не было, хотя мог бы и встретить, сам позвал.
— Леонова, ну, где ты там? — донеслось откуда-то со стороны зала.
Я прошла на балкон через полупустую комнату с самым минимальным набором мебели. Дешевая старая стенка, еще более дешевый старый диван, и совсем бесценный, то есть ничего не стоящий, по причине поломанных ножек скособоченный стол с набором стульев, которые когда-то в своей далекой молодости были венскими.
Михаил Алексеевич сидел в инвалидной коляске.
— Я не знала, — глупо ляпнула я. — Но когда? Вы ведь ходили! Ой…
— А теперь вот сижу, воздухом дышу, — развел руками Михаил Алексеевич.
— Почему…
— Машины, они, знаешь, большие и твердые. Наедет такая на тебя — мало не покажется. Водителю- то что, у него малолетние дети на содержании, жена беременная, и вообще скажут — сам виноват, шел в неположенном месте.
— Плохо.
— Хорошо. Жив остался.
— Хорошо, — послушно согласилась я. Вообще предпочитаю не спорить.
— Ты-то какими судьбами под моим балконом оказалась?
— Искала Екатерину Федосеевну, мать Ильи, может, помните его? — как всегда, не подумав, выдала я честный ответ. Лучше бы я ему ответила, что по грибы пошла. — Он учился на три курса старше меня. К сожалению, она умерла. Что это я говорю не то! Я так рада вас видеть! Мы всем факультетом очень переживали, когда вы уволились. Никто не знал, почему.
Михаил Алексеевич, похоже, даже не расслышал мои последние слова. Он помрачнел. Посмотрел на ветки березы, качающиеся у самого балкона. Смог бы — сорвал, смял и выбросил, но не смог достать, а я помогать не стала. Береза не виновата в чьем-то плохом настроении.
— Илью я очень хорошо помню. Не забуду до самой смерти. Он написал самую лучшую дипломную работу за всю историю существования факультета, ну, кроме твоей, конечно. Разве ты не знала?
Я отвела глаза и промолчала. К моменту защиты моего диплома он уже в университете не работал. Значит, его навещали другие преподаватели и рассказали о том, как я оправдала надежды преподавательского состава. Мои умозаключения сразу подтвердились. Михаил Алексеевич объяснил:
— Когда я лежал в больнице, декан приходил меня навестить. Он очень подробно рассказал о дипломной работе этого парня, Ильи. Что-то в ней показалось мне знакомым. Не знаешь, отчего?
Я рассматривала листья на березе. Еще бы ему не узнать мою несостоявшуюся курсовую работу, которую он прочел всего за несколько дней до того, как она стала дипломной работой Ильи.
— Я все думаю, Илья украл у тебя работу, или ты сама ему отдала?
Я по-прежнему молчала. Он все понял правильно.
— Дуры вы, бабы! — в сердцах воскликнул Михаил Алексеевич.
Я решила, что мне пора уходить и сделала осторожный шаг к двери. Бабы, конечно, дуры, но мужики не лучше, поэтому в стране завал. Тут мой бывший преподаватель решил сменить тон.
— Прости, Леонова, не мое это дело, сам знаю…
— Это вы меня простите, пришла к вам, нагрузила вас своими проблемами, а вам не до меня.
— Хорошо, что пришла, а то я все один да один. Давно ко мне никто не приходит. Студенты ни разу не были, а я ждал свою группу, я у них куратором был. Они не навестили, может, обидел чем? Не знаю. Коллеги-преподаватели сначала часто заглядывали, а потом тоже жизнь развела. Ты одна ко мне пришла. Вот тебе все и расскажу. Это судьба. Раз пришла, я думаю, значит, судьба. Я тебе все расскажу. Так бы не рассказал.
— Очень хорошо, посидим, поговорим, — согласилась я, не очень хорошо понимая, чью судьбу он вдруг вспомнил и зачем решил что-то рассказать. Я вообще вызываю у людей желание что-нибудь мне рассказать, потому что молча слушаю и делаю вид, что мне интересно. Флегматичной части моей натуры лень спорить и проще молча выслушать человека.
— Чай будешь, Леонова?
— Нет.
— Ты права, лучше кофе. С коньяком и сигарой, — мечтательно произнес Михаил Алексеевич,
